Page 15 - Олеся

внучка не перекрестились. За ужином я не переставал наблюдать за обеими женщинами,
потому что, по моему глубокому убеждению, которое я и до сих пор сохраняю, нигде
человек не высказывается так ясно, как во время еды. Старуха глотала крупник с торопливой
жадностью, громко чавкая и запихивая в рот огромные куски хлеба, так что под ее дряблыми
щеками вздувались и двигались большие гули. У Олеси даже в манере есть была какая-то
врожденная порядочность.
Спустя час после ужина я простился с хозяйками избушки на курьих ножках.
– Хотите, я вас провожу немножко? – предложила Олеся.
– Какие такие проводы еще выдумала! – сердито прошамкала старуха. – Не сидится
тебе на месте, стрекоза…
Но Олеся уже накинула на голову красный кашемировый платок и вдруг, подбежав к
бабушке, обняла ее и звонко поцеловала.
– Бабушка! Милая, дорогая, золотая… я только на минуточку, сейчас и назад.
– Ну ладно, уж ладно, верченая, – слабо отбивалась от нее старуха. – Вы, господин, не
обессудьте: совсем дурочка она у меня.
Пройдя узкую тропинку, мы вышли на лесную дорогу, черную от грязи, всю
истоптанную следами копыт и изборожденную колеями, полными воды, в которой
отражался пожар вечерней зари. Мы шли обочиной дороги, сплошь покрытой бурыми
прошлогодними листьями, еще не высохшими после снега. Кое-где сквозь их мертвую
желтизну подымали свои лиловые головки крупные колокольчики «сна» – первого цветка
Полесья.
– Послушай, Олеся, – начал я, – мне очень хочется спросить тебя кое о чем, да я боюсь,
что ты рассердишься… Скажи мне, правду ли говорят, что твоя бабка… как бы это
выразиться?..
– Колдунья? – спокойно помогла мне Олеся.
– Нет… Не колдунья… – замялся я. – Ну да, если хочешь – колдунья… Конечно, ведь
мало ли что болтают… Почему ей просто-напросто не знать каких-нибудь трав, средств,
заговоров?.. Впрочем, если тебе это неприятно, ты можешь не отвечать.
– Нет, отчего же, – отозвалась она просто, – что ж тут неприятного? Да, она, правда,
колдунья. Но только теперь она стала стара и уж не может делать того, что делала раньше.
– Что же она умела делать? – полюбопытствовал я.
– Разное. Лечить умела, от зубов пользовала, руду заговаривала, отчитывала, если кого
бешеная собака укусит или змея, клады указывала… да всего и не перечислишь.
– Знаешь что, Олеся?.. Ты меня извини, а я ведь этому всему не верю. Ну, будь со мною
откровенна, я тебя никому не выдам: ведь все это – одно притворство, чтобы только людей
морочить?
Она равнодушно пожала плечами.
– Думайте, как хотите. Конечно, бабу деревенскую обморочить ничего не стоит, но вас
бы я не стала обманывать.
– Значит, ты твердо веришь колдовству?
– Да как же мне не верить? Ведь у нас в роду чары… Я и сама многое умею.
– Олеся, голубушка… Если бы ты знала, как мне это интересно… Неужели ты мне
ничего не покажешь?
– Отчего же, покажу, если хотите, – с готовностью согласилась Олеся. – Сейчас
желаете?
– Да, если можно, сейчас.
– А бояться не будете?
– Ну вот глупости. Ночью, может быть, боялся бы, а теперь еще светло.
– Хорошо. Дайте мне руку.
Я повиновался. Олеся быстро засучила рукав моего пальто и расстегнула запонку у
манжетки, потом достала из своего кармана небольшой, вершка в три, финский ножик и
вынула его из кожаного чехла.