Page 10 - Олеся

– Даю тебе честное слово. Ей-богу, я самый посторонний человек. Просто приехал
сюда погостить на несколько месяцев, а там и уеду. Если хочешь, я даже никому не скажу,
что был здесь и видел вас. Ты мне веришь?
Лицо девушки немного прояснилось.
– Ну, значит, коль не врете, так правду говорите. А вы как: раньше об нас слышали или
сами зашли?
– Да я и сам не знаю, как тебе сказать… Слышать-то я слышал, положим, и даже хотел
когда-нибудь забрести к вам, а сегодня зашел случайно – заблудился… Ну, а теперь скажи,
чего вы людей боитесь? Что они вам злого делают?
Она поглядела на меня с испытующим недоверием. Но совесть у меня была чиста, и я,
не сморгнув, выдержал этот пристальный взгляд. Тогда она заговорила с возрастающим
волнением:
– Плохо нам от них приходится… Простые люди еще ничего, а вот начальство…
Приедет урядник – тащит, приедет становой – тащит. Да еще прежде, чем взять-то, над
бабкой надругается: ты, говорят, ведьма, чертовка, каторжница… Эх! Да что и говорить!
– А тебя не трогают? – сорвался у меня неосторожный вопрос.
Она с надменной самоуверенностью повела головой снизу вверх, и в ее сузившихся
глазах мелькнуло злое торжество…
– Не трогают… Один раз сунулся ко мне землемер какой-то… Поласкаться ему,
видишь, захотелось… Так, должно быть, и до сих пор не забыл, как я его приласкала.
В этих насмешливых, но своеобразно гордых словах прозвучало столько грубой
независимости, что я невольно подумал: «Однако недаром ты выросла среди полесского
бора, – с тобой и впрямь опасно шутить».
– А мы разве трогаем кого-нибудь! – продолжала она, проникаясь ко мне все большим
доверием. – Нам и людей не надо. Раз в год только схожу я в местечко купить мыла да
соли… Да вот еще бабушке чаю, – чай она у меня любит. А то хоть бы и вовсе никого не
видеть.
– Ну, я вижу, вы с бабушкой людей не жалуете… А мне можно когда-нибудь зайти на
минуточку?
Она засмеялась, и – как странно, как неожиданно изменилось ее красивое лицо!
Прежней суровости в нем и следа не осталось: оно вдруг сделалось светлым, застенчивым,
детским.
– Да что у нас вам делать? Мы с бабкой скучные… Что ж, заходите, пожалуй, коли вы и
впрямь добрый человек. Только вот что… вы уж если когда к нам забредете, так без ружья
лучше…
– Ты боишься?
– Чего мне бояться? Ничего я не боюсь. – И в ее голосе опять послышалась уверенность
в своей силе. – А только не люблю я этого. Зачем бить пташек или вот зайцев тоже? Никому
они худого не делают, а жить им хочется так же, как и нам с вами. Я их люблю: они
маленькие, глупые такие… Ну, однако, до свидания, – заторопилась она, – не знаю, как
величать-то вас по имени… Боюсь, бабка браниться станет.
И она легко и быстро побежала в хату, наклонив вниз голову и придерживая руками
разбившиеся от ветра волосы.
– Постой, постой! – крикнул я. – Как тебя зовут-то? Уж будем знакомы как следует.
Она остановилась на мгновение и обернулась ко мне.
– Аленой меня зовут… По-здешнему – Олеся.
Я вскинул ружье на плечи и пошел по указанному мне направлению. Поднявшись на
небольшой холмик, откуда начиналась узкая, едва заметная лесная тропинка, я оглянулся.
Красная юбка Олеси, слегка колеблемая ветром, еще виднелась на крыльце хаты, выделяясь
ярким пятном на ослепительно-белом, ровном фоне снега.
Через час после меня пришел домой Ярмола. По своей обычной неохоте к праздному
разговору, он ни слова не спросил меня о том, как и где я заблудился. Он только сказал как