Page 129 - Пастух и пастушка

на свете, не выбирая выражений. Стучит молотком по крышке буксы и
кроет,
по-чалдонски растягивая букву "е". Нахлынуло: пристань, пропахшая
соленым
омулем, старая дамба, березы над нею, церкви с кустами на куполах,
крестики
стрижей в небе.
- Земля-ак! Землячо-о-ок! - сипло позвал Борис.
Арина, спавшая в купе, подняла голову от стола, вытерла губы косынкой,
подошла к Борису, приложила ладонь на его лоб.
Губы лейтенанта светились, будто наляпанные алой краской на желтом
картоне; глаза начищенно блестели, горя последним накалом; губы
поплясывали
- никак не мог согреться, хотя температура держалась у него высокая.
- Чем же тебе помочь, не знаю,- прошептала Арина и, что-то надумав,
засуетилась, сбегала в топку вагона, налила в грелку воды, услужливо
присунула ее к ногам.
- Спи, миленький. Злосчастным ты, видать, уродился. Все люди как люди,
а тебя что-то гнетет.- Арина похлопывала по одеялу, байкала его, как малое
дитя, но убаюкалась сама. Губы ее приоткрылись, веки беспокойно
подрагивали
и во сне. Доверчивостью веяло от этой девушки с приплюснутым носом,
с
соломенно-прямыми волосами, выбившимися из-под косынки на лоб.
Ничем не походила на Люсю эта простенькая из простеньких станичная

девушка, но все-таки она приблизила к нему образ той женщины, которую
память
не удержала, сохранив лишь глубокие, невзаправдашно красивые глаза и
ночной
пожар за окном, да еще ее дыхание теплое-теплое и слова, смысл которых
постиг он позднее: "Вот и помогла я фронту".
До конца не понятая, до конца не увиденная женщина больной тоской
остановилась в нем, и тоска та красной корью испекла его душу. "Я тоже
маленько помог фронту".
Выпростав руку из-под одеяла, Борис с любопытством притронулся к
Арине.
- Вот уходилась - стоя сплю! - испуганно отпрянула Арина.
- Ты минуту-две и спала всего.
- А-а. Как птичка божья - ткнулась, и готово. Ты, оказывается,
разговаривать умеешь? Какая печаль-то у тебя?
- Не знаю. Ничего не знаю. Просто тут,- показал на грудь Борис,-
заболело...- Мелкий кашель встряхнул его, зашекотало нутро.
Арина попоила лейтенанта из кружки. Кашель унялся, но дыхание его
рвалось.
- Ладно, молчи уж, молчи,- сказала няня, укрывая лейтенанта.- Кашель-то