Page 76 - Пастух и пастушка
P. 76

- Почему же?
                       - Я думала, вдруг вас убьют... Стрельба такая была...
                       -  Это разве стрельба? -  отозвался  он, протер глаза  тыльной стороной
                  руки и внезапно увидел  ее совсем близко. В  разрезе халата  начинался исток
                  грудей. Живой  ручеек  катился стремительно вниз  и делался  потоком.
                  Далеко
                  где-то, оттененное  округлостями, таинственно  мерцало  ясное женское
                  тело.
                  Оттуда ударяло жаром. А рядом было ее лицо, с вытянутыми, смятенно
                  бегающими
                  глазами.  Борис  слышал, слышал - кисточки кукольно загнутых  ресниц
                  щекочут
                  кожу на его  щеке.  Сердце взводного начало колотиться, укатываясь под
                  гору.
                  Приглушая разрастающееся в груди стучание, все ускоряющийся бег, он
                  сглотнул
                  слюну.
                       - Какая... ночь... тихая...- и минуту спустя уже ровнее: - Снилось, как
                  мы по Барабинской степи на войну ехали... Степь, рельсы - все  под
                  разливом.
                  Весна  была.  Жутко так...-  Он  чувствовал:  надо говорить,  говорить  и не
                  смотреть больше туда.  Нехорошо  это,  стыдно.  Человек забылся, а он уже  и
                  заподглядывал,  задрожал  весь! - Какая ночь... глупый сон...  какая ночь...
                  тихая...-  Голос  его  пересох, ломался, все в  нем ломалось: дыхание, тело,
                  рассудок.

                       - Война...-  тоже с усилием выдохнула Люся. Что-то замкнулось и в  ней.
                  Слабым движением руки она показала - война откатилась, ушла дальше.
                       Глаза плохо видели ее, все мутилось, скользило и укатывалось куда-то на
                  стучащих колесах. Женщина качалась безликой тенью в  жарком, все
                  сгущающемся
                  пале, который клубился вокруг, испепеляя воздух в комнате, сознание, тело...
                  Дышать  нечем. Все вещее в нем сгорело. Одна всесильная  власть осталась,
                  и,
                  подавленный ею, он совсем беззащитно пролепетал:
                       -  Мне...  хорошо...  здесь...-  и,  думая,  что  она  не  поймет  его,
                  раздавленный постыдностью намека, он показал рукой: ему хорошо здесь, в
                  этом
                  доме, в этой постели.
                       - Я рада...-  донеслось  издали, и он  так же издалека, не слыша  себя,
                  откликнулся:
                       -  Я тоже...  рад...- И, не владея уже собой, сопротивляясь и слабея от
                  этого сопротивления  еще больше, протянул к ней руку, чтобы поблагодарить
                  за
                  ласку,  за приют, удостовериться, что  эта, задернутая  жарким туманом тень,
   71   72   73   74   75   76   77   78   79   80   81