Page 82 - Пастух и пастушка

догадался лейтенант,- закаленный табакур. Он и ночами встает жечь
махорку".
Заскрипела, хлопнула дверь,- вернулся Карышев с улицы, брякнул ковшом,
выпил
холодной воды, покашлял еще и стих.
Где-то за рекой, в оврагах, ударил взрыв, брякнуло гулко, будто по
банному тазу, раскатился гул по морозной ночи, задребезжало окно, с
деревца
порхнул снежок, на кухне вскрикнул Шкалик и замычал, успокаиваясь.
- Еще чьей-то жизни не стало...- послушав, не повторится ли взрыв,
проговорил Борис.
Люся прикрыла ладонью его рот, и так они лежали, вслушиваясь в ночь.
Борис признательно тронул губами ее ладонь, пахнущую щелоком и
мылом,
простым мылом. И такой доступный, домашний запах, вошедший в него с
детства,
что-то стронул в нем. Досадуя на самого себя за возникшее отчуждение, он
опять по-ребячьи зарылся в ее полосы и с удивлением вспомнил, что
брезговал
когда-то волосами, оставленными на гребешке. И, смешно вспомнить,
еще
брезговал споротыми пуговицами.
- Я думала, ты на меня сердишься,- чутко откликнулась Люся на ласку и
обняла его за шею уже уверенно.- Не надо сердиться. Нет у нас на это
времени... В какой-то миг они потеряли стыдливость. Жарко дышали

раскрытые
губы Люси, грешно темнели гнездышки грудей, опали, спутались вокруг
шеи ее
длинные волосы. Опустошенная, она устало ткнулась лицом в его плечо
и,
задремывая, говорила:
- Ты все-таки уснул бы, уснул бы...
"Не спи. Побудь еще со мной! Не спи!.." - слышалось ему, и, чтобы
угодить ей, а угождать ей было приятно, он просунул руку под ее голову,
заговорил:
- Ты знаешь, когда я был маленький, мы ездили с мамой в Москву. Помню
я
только старый дом на Арбате и старую тетушку. Она уверяла, что каменный
пол
в этом доме, из рыжих и белых плиток выложенный, сохранился еще от
пожара,
при Наполеоне который был...- он прервался, думая, что Люся уснула, но
она
тряхнула головой, давая понять, что слушает.- Еще я помню театр с
колоннами