Page 92 - Пастух и пастушка
P. 92

Всю географию перезабыла. Это потому, что я рядом тебя чувствую.
                       Вот как кончать письмо, так и расклеюсь. Прости  меня. Слабая я
                  женщина
                  и  больше жизни тебя люблю. Ты  вот тут - я дотронулась до  сердца  рукою...
                  Прости меня, прости. Надо бы какие-то другие слова, бодрые, что ли,
                  написать
                  тебе, а я не умею. Помолюсь лучше за тебя. Не брани меня  за это. Все
                  матери
                  сумасшедшие...  Жизнь  готовы  отдать за своих  детей. Ах, если бы  это было
                  возможно!..
                       Отец  твой изобличил меня.  Я  на сон шепчу молитву, думала, отец  твой
                  спит.  Не таись, говорит, если тебе и  ему поможет... Я заплакала.  "Девочка
                  моя!" - сказал он. Да ты знаешь своего отца. Он считает, что у него не один,
                  а двое детей: ты и я.
                       Благословляю тебя, мой дорогой. Спокойной тебе ночи, если она
                  возможна
                  на войне. Вечная твоя мать-Ираида Фонвизина-Костяева".
                       Письмо кончилось, но Борис все еще держал его перед собой, не
                  отрываясь
                  смотрел  на  бегущую подпись матери  и  явственно  видел ее: носатенькую,
                  с
                  оттопыренными  ушами,  в  белом  полушалке,  сползшем   с  покатых  плеч;
                  и
                  по-старомодному заколотые  на затылке волосы  видел, и реденькую  челку
                  надо

                  лбом,  которая  всегда  вызывала  ухмылку  учеников.  Мать  убрала   письмо,
                  закуталась  в полушалок,  раздвинула  занавески на окне,  пытаясь
                  мысленным
                  взором покрыть пространство, отделяющее ее от сына.
                       За   окном  дробятся  негустые  огни  старенького   городка,   за  ними
                  угадывается темный  провал  реки, заторошенной  льдами,  и дальше  -
                  мерклые
                  очертания  гор  с  мрачной, немой тайгой  на склонах  и колдовской  жутью  в
                  обвально-глубоких распадках. Тесно  сомкнулось пространство  вокруг
                  городка,
                  вокруг  дома   и  самой  матери.  Где-то  по  другую  сторону  непроглядной,
                  обрывающейся за  рекой  земли  - он, и где-то, отделенная  окопами,
                  тысячами
                  верст расстояния, между двумя враждующими мирами - она, мать.
                       Борис спохватился, свернул письмо в треугольник, изношенный по краям.
                       - Старомодная у меня мать,- сказал он нарочито громким голосом.- И слог
                  у нее старомодный...
                       Люся не отозвалась.
                       Борис повернулся и увидел - все  лицо ее залито слезами, и почему-то не
   87   88   89   90   91   92   93   94   95   96   97