Page 98 - Пастух и пастушка

наперстков отыскала тюбик губной помады. Прикрыв за собой дверь в
переднюю,
она послюнявила засохшую помаду и, подкрасив стертые, побаливающие
губы,
выскользнула из дому с жестяным бидоном.
Солдаты изготавливались стирать, бриться, чистили одежонку, обувь,
нещадно дымили махоркой, переговаривались лениво, донимали Шкалика
юмором.
Лейтенант слушал их неторопливую болтовню и радовался, что к ротному
пока не
вызывают, никаких команд не дают и, глядишь, задержатся они здесь.
Разговор вращался вокруг одной извечной темы, к которой русский
солдат,
как только отделается от испуга и отдохнет немного, неизменно
приступает.
Пафнутьев правил бритву, посасывая цигарку, щурил глаз от дыма,
повествуя:
- Отобедали это мы. Ребятишек дома нету. Тятя и мама уже померли в те
поры. Зойка со стола убирает, я курю и поглядываю, как она бегает по избе,
ногами круглыми вертит. Окна открыты, занавески шевелятся, мальмом со
двора
пахнет. Тихо. И главное, ни души. Убрала Зойка посуду. Я и говорю: "А чо,
старушонка, не побаловаться ли нам?" Зойка пуще прежнего забегала,
зашумела:
"У вас, у кобелей, одно только на уме! Огород вон не полотый, в избе не

прибрато, ребятишки где-то носятся..." - "Ну-к чо,- говорю,- огород,
конечно, штука важная. Поли. А я, пожалуй, к девкам подамся!" В силах я
еще
тогда был, на гармошке пилил. Вот убегла моя Зойка. Минуту нету, другу,
пяту... Я табак курю, мечтаю... Пых - пара кривых! Влетает моя Зойка уж на
изготовке, плюхнулась поперек кровати и кричит: "Подавися, злодей!.."
Хата качнулась от гогота, и сам Пафнутьев закатился, прикрыв
замаслившиеся от сладостных воспоминаний глаза, едва ремень бритвою
не
перехватил. Шкалик капусту ел и чуть не подавился. Малышев завез ему
по
спине кулаком - слетел солдатик со скамейки и капусту незаметно
проглотил.
Карышев моторно фукнул ноздрями - со стола спорхнула и закружилась
луковая
шелуха. Даже застенчиво помалкивающий и больной с похмелья Корней
Аркадьевич
смял в улыбке блеклые губы. Возвратилась Люся, потаенно улыбаясь,
стала