Page 100 - Пастух и пастушка

дело: тысячу, если не две, сменили они ночевок, двигаясь по фронту.
- Запыживай, запыживай, славяне! - чем-то недовольный, подбрасывал
монету старшина.- Машина не конь, ждать не любит!
Солдаты закурили и потянулись, растащив валенками солому но кухне.
В
хате сделалось пусто, выстужено. Люся двинула спиной дверь и
провалилась в
комнату.
- Мне извиниться или как?
Заталкивая в полевую сумку пачку писем и полотенце, Борис пустоглазо
уставился на Мохнакова.
Старшина что-то глухо бормотнул, прихлопнул шапку на ухе,
подкинул
монету до потолка, но не сумел ее поймать и, саданув дверью, удалился.
Борис проводил взглядом воинство, выжитое из теплого жилья, и,
прежде
чем войти в переднюю, постоял, будто у обрыва, затем рывком надел
сумку,
поправил ворот шинели и толкнул дверь.
Люся сидела на скамье, отвернувшись к окну. Подбородок она устроила
на
руках, кинутых на подоконник. Она смотрела в окно. Петелька на рукаве
платья
соскользнула с пуговки, черные крылья разлетелись на стороны. Борис
застегнул пуговку, соединил крылышки и тронул руку Люси. Надо было

что-то
говорить, лучше бы всего шутку какую выдать. Но на ум не приходило
никаких
шуток.
- Тебя ведь ждут,- повернулась Люся. У нее снова отдалились глаза, но
голос был буднично спокоен.
- Да.
- Так иди! Я провожать не буду. Не могу.- И отвернулась, опять устроив
на руки подбородок со вдавленной в него ямочкой. В позе ее, в плотно
сомкнутых губах, в мелко подрагивающих ресницах было что-то
трогательное и
смешное. Школьницу, раскапризничавшуюся на выпускном вечере,
напоминала она.
Время шло.
- Что же делать-то? - Борис переступил с ноги на ногу, поправил сумку
на боку.- Мне пора.- Он еще переступил, еще раз поправил сумку. Люся
не
отзывалась. Подбородок ее смялся, ресницы все чаще и чаще подрагивали,
снова