Page 103 - Пастух и пастушка
P. 103

красивым  платкам.  Очень  он изменился  за короткий срок. Прежде  не
                  только
                  дотрагиваться, но и взглянуть вожделенно на дивчин не решился бы.
                       - Мужаешь, Боря! - изумился Филькин.
                       Лейтенант  собрался  ответить  шуткой же,  по  увидел  Люсю.  В  наспех
                  наброшенном на  голову шерстяном платке, в тех  самых черных туфлях
                  налетела
                  она  и принародно стала целовать Бориса, затем забралась в машину и
                  солдат,
                  ночевавших  в  ее доме,  всех  перецеловала,- какие они  сделались  родные,-
                  говорила, чтобы лейтенанта берегли,- наказывала,- чтобы Шкалику больше
                  пить
                  не давали.
                       Солдаты,   ночевавшие  в   других  хатах,  завистливо  ахали  и  громко
                  требовали, чтобы им  тоже было  уделено  внимание. Корней Аркадьевич
                  снял с
                  Люси туфлю, вытряхнул снег. Опираясь на плечо Малышева, Люся стояла на
                  одной
                  ноге, смеялась сквозь слезы и что-то говорила, говорила.
                       -  Храни  тебя  Бог,  дочка!  -  надев  на  нее  туфлю,  сказал  Корней
                  Аркадьевич. Карышев поправил на ней платок и вскользь погладил по
                  голове.
                       Машины двинулись резво, будто застоявшиеся кони. Борис притиснул
                  Люсю к
                  груди,  надавил  пряжкою полевой  сумки  ей  на  нос,  и какое-то  время она

                  чувствовала только эту боль.
                       -  Лейтенант! Лейтенант! - торопил взводного шофер,  сдерживая
                  машину.-
                  Колонна уходит, а я маршрута не знаю.
                       Что-то с хохотом кричали солдаты с  проходивших машин.  Кто-то бросил
                  в
                  них снежком. По другую сторону машины курил и топтался на месте
                  Мохнаков, не
                  решаясь лезть в кузов.
                       -  Раньше  бы  хоть помолились,-  сказала  Люся,  теребя  отвороты  его
                  шинели,- но мы же неверующие. Атеисты мы говенные. Осталось только
                  завыть во
                  весь голос...
                       -  Вот  еще! Только этого  и  недоставало!  -  боязливо оглядываясь  на
                  машины, забормотал Борис и начал отстранять eе от себя:- Озябла. Ступай!
                       Взводный  оторвался-таки  от  женщины,  точнее,  оторвал  ее  от  себя,
                  запрыгнул  в  кабину, саданул железной дверцей  и тут же  открыл ее,
                  готовый
                  повиниться за обиду, нанесенную ей. По "студебеккер", сыто заурчав,
                  рванулся
   98   99   100   101   102   103   104   105   106   107   108