Page 103 - Пастух и пастушка

красивым платкам. Очень он изменился за короткий срок. Прежде не
только
дотрагиваться, но и взглянуть вожделенно на дивчин не решился бы.
- Мужаешь, Боря! - изумился Филькин.
Лейтенант собрался ответить шуткой же, по увидел Люсю. В наспех
наброшенном на голову шерстяном платке, в тех самых черных туфлях
налетела
она и принародно стала целовать Бориса, затем забралась в машину и
солдат,
ночевавших в ее доме, всех перецеловала,- какие они сделались родные,-
говорила, чтобы лейтенанта берегли,- наказывала,- чтобы Шкалику больше
пить
не давали.
Солдаты, ночевавшие в других хатах, завистливо ахали и громко
требовали, чтобы им тоже было уделено внимание. Корней Аркадьевич
снял с
Люси туфлю, вытряхнул снег. Опираясь на плечо Малышева, Люся стояла на
одной
ноге, смеялась сквозь слезы и что-то говорила, говорила.
- Храни тебя Бог, дочка! - надев на нее туфлю, сказал Корней
Аркадьевич. Карышев поправил на ней платок и вскользь погладил по
голове.
Машины двинулись резво, будто застоявшиеся кони. Борис притиснул
Люсю к
груди, надавил пряжкою полевой сумки ей на нос, и какое-то время она

чувствовала только эту боль.
- Лейтенант! Лейтенант! - торопил взводного шофер, сдерживая
машину.-
Колонна уходит, а я маршрута не знаю.
Что-то с хохотом кричали солдаты с проходивших машин. Кто-то бросил
в
них снежком. По другую сторону машины курил и топтался на месте
Мохнаков, не
решаясь лезть в кузов.
- Раньше бы хоть помолились,- сказала Люся, теребя отвороты его
шинели,- но мы же неверующие. Атеисты мы говенные. Осталось только
завыть во
весь голос...
- Вот еще! Только этого и недоставало! - боязливо оглядываясь на
машины, забормотал Борис и начал отстранять eе от себя:- Озябла. Ступай!
Взводный оторвался-таки от женщины, точнее, оторвал ее от себя,
запрыгнул в кабину, саданул железной дверцей и тут же открыл ее,
готовый
повиниться за обиду, нанесенную ей. По "студебеккер", сыто заурчав,
рванулся