Page 29 - Пелагея

Из улицы в улицу, из заулка в заулок. И, ох же, как выходила из себя Пелагея, когда
Афонькины громы середи ночи раскатывались под ихними окошками! Все, какие ни есть
на свете, кары призывала на Афонькину голову.
А теперь, в эти длинные осенние ночи, только и радости у нее было, когда на улице
появлялся пьяный мотоциклист…
В Октябрьскую Пелагея чувствовала себя не лучше, не хуже, чем накануне. Но встала
она в этот день задолго до рассвета. Затопила печь, напекла шанежек, ватрушек,
пирожков с мясом и изюмом, закатала рыбник, затем подмыла пол, переменила скатерть
на столе, принарядилась сама.

Больше всех праздников любила она Октябрьскую.
Целый день, бывало, с раннего утра звенит радость в ихнем доме. Сперва сборы на
демонстрацию Павла да Альки, примерка обнов — это уж обязательно: к каждому
празднику обнова! — потом, часов с одиннадцати, когда демонстрация появлялась в
ихнем околотке, зайцы-сугревники (так Пелагея про себя называла начальство, которое
забегало к ней пропустить рюмочку для тепла): Петр Иванович, председатель
сельсовета, колхозный председатель… Да каждый тайком, с оглядом, чтобы разговоров
лишних не было. А в избу-то забежали — тоже с потехой.

Кто дьячком, кто козой проблеет от порога: «Не согреют ли в этом доме плоть мою
промерзшую?»

Весь день просидела Пелагея у окошка, взглядываясь сбоку, из-за занавески, в
деревенскую улицу.

Демонстрации в этом году опять не было. Три года назад умерла школьница от гриппа
(будто бы ноги во время демонстрации промочила), и с той поры перестали ходить с
красными флагами по деревне.

Поглядела-поглядела Пелагея на развеселых мужиков да баб — весь день гужом перли
то к Анисье, то от Анисьи, — повздыхала, поплакала и в сумерках, не зажигая огня,
прилегла на кровать.
И вот не успела сомкнуть глаз — шаги на крыльце, а потом кольцо брякнуло в воротах.

Она так и привстала на кровати. Кто вспомнил ее в этот день?
Маня-большая. Ее бесовский глаз запылал в темноте под порогом.

Пелагея и раз, и два хватила открытым ртом воздух, а сказать — и слов нету: до того
поражена она была нынешним приходом Мани. Ведь это же надо: нарочно придумывать
— не придумать такого оскорбленья!

Наконец она собралась с духом.

— Не ошиблась адресом? — спросила она не своим, а чужим словом, запавшим ей в
голову от кого-то из прежней компании. Потом, подумав, что до Мани такое не дойдет,
хватила как обухом по голове: — А может, богатством Христовым пришла похвастаться?
Обновками? Как сборы-то ноне?
Христово богатство — это платки, полотенца, одежонка некорыстная, отрезы ситцевые,
шерсть овечья и даже кое-какая мелочишка из денег — в общем, все то, что верующие
по обету вешают и кладут у «моленных» крестов.
Эти «моленные» кресты стали появляться возле деревень, в лесу, еще в военную пору.
Устройства они самого простого. Тесаный и врытый в землю крест — редкость.
А чаще всего так: срежут у нетолстой ели или сосны ствол этак метра на два, на три от
земли, пролысят, как кряж, предназначенный на дрова, затем набьют поперечную
перекладину — жердяной обрубок, бросят зачем-то к комлю несколько камней — и
крест, напоминающий какое-то языческое, дохристианское капище, готов.

Местные безбожники, конечно, не дремали — беспощадно вырубали «моленные» кресты.