Page 32 - Пелагея
P. 32

козырьком поверх шали, завязухи, рукавицы — с крупного мужика — по локоть, какая-то
                шубешка драная шерстью наружу… В общем, как догадалась Пелагея, вешала на себя
                все, что давали сердобольные люди.
                Пелагея вмиг преобразила старуху: на ноги теплые валенки с печи, телогрею
                собственную дала, тоже заранее нагретую на печи, а затем и стопку белой. Как самой
                дорогой и желанной гостье.
                — Ну как она? — нетерпеливо спросила, когда сели к столу. (Самовар уж кипел — третий
                день с утра до ночи стоял под парами.)
                — Хорошо живет. На большой! — ширнула простуженным носом Маня и для
                убедительности подняла прокуренный палец. — Фицианкой работает.
                — Кем, кем?

                — Фицианкой, говорю. С подносом со светлым бегает.
                У Пелагеи погасли глаза.

                — Ох, Алька, Алька! Нету у нас с тобой счастья. Что уж тут хорошего — с подносом
                бегать…

                — А чего нехорошего-то? Там ведь не у нас — чего хватил, и ладно. Под музыку лопают…
                — Под музыку?

                — Ну! Поедят, поедят, попляшут, чтобы утряску продуктам в брюхе сделать, да снова за
                стол…

                — Дак это она не в том… не в сторани, где мужики выливают?
                Маня коротко кивнула.

                — В сторани.
                — Ну, а как она из себя-то? Видом-то как? — продолжала допытываться Пелагея.

                — А чего видом-то… Работа не пыльная… И деньги лопатой загребает…
                — Плети-ко… Кто это там такой щедрый?

                — Есть в городах народ. А особенно ежели он выпимши да перед ним задом вертят…
                — Задом вертят? и Алька вертит? Да что она, одичала?

                — Сторан, — с умственным видом пояснила Маня. Положено. Чтобы человек, значит, за
                свои любезные полное удовольствие получил…

                — Ну уж это не дело, не дело, — сказала с осуждением Пелагея и, обращаясь не столько
                к старухе, сколько к себе, спросила: — Да куда Владик-то смотрит? Он-то как позволяет?

                И вот тут-то и посыпалось на Пелагею одно за другим: Владика Маня не видела… На
                фатере у Альки не была… Как живут молодые — не знает…
                — Да чего ты и знаешь-то, — вскипела Пелагея. — Зачем я тебя посылала? Да ты, может,
                и в городе-то не была?
                Нет, в городе, заверила ее Маня, была. И в «стораии» была. А ежели домой ее Алька не
                приглашала, то как будешь врать?
                — Молодые… — по своему объяснила Алькино негостепрнимство Маня. — Не до старухи
                дело…

                Да, не бог весть как много поведала Маня об Альке и ее городском житье-бытье (даже
                насчет беременности ничего толком не сказала), а вот что значит материнское сердце —
                успокоилось немного, и Пелагею снова потянуло на жизнь.
   27   28   29   30   31   32   33   34   35   36   37