Page 167 - Петр Первый

каждый клочок земли… Не то, что у нас в дикой степи!.. Петр говорил волонтерам, дымя
глиняной трубкой на носу барки:

– На ином дворе в Москве у нас просторнее… А взять метлу, да подмести двор, да огород
посадить зело приятный и полезный – и в мыслях ни у кого нет… Строение валится, и то
вы, дьяволы, с печи не слезете подпереть, – я вас знаю… До ветру лень сходить в
приличное место, гадите прямо у порога… Отчего сие? Сидим на великих просторах и –
нищие… Нам то в великую досаду… Глядите – здесь землю со дна морского достали,
каждое дерево надо привезти да посадить. И устроен истинный парадиз…
Через шлюзы из большого канала барка вошла в малые. Шли на шестах, постоянно
расходясь с тяжело нагруженными ладьями. На востоке разостлалась молочно-серая
пелена Зейдерзее – голландского моря. Все больше виднелось на нем парусов. Все
многолюднее становилось вокруг. Вечерело, приближались к Амстердаму. Корабли,
корабли на розовеющей морской пелене. Мачты, паруса, пылающие в закатном свете,
острые кровли соборов и зданий… Багровые облака, как горы, вставшие из-за моря, но
быстро погасал свет, они подергивались пеплом. На равнине загорались огоньки,
скользили по каналам.
Ужинать остановились на берегу в приветливо освещенном трактире. Пили джин и
английский эль. Отсюда Петр отослал в Амстердам всех волонтеров с переводчиками и
коробьями, сам же с Меньшиковым, Алешей Бровкиным и попом Биткой пересел в бот и
поплыл дальше (минуя столицу) в деревеньку Саардам.

Более всего на свете не терпелось увидеть ему это любимое с детства место. О нем
рассказывал старинный друг, кузнец Гаррит Кист (когда строили потешные корабли на
Переяславском озере). Кист, подработав, тогда же вернулся на родину, но из Саардама
прибыли (в Архангельск, потом – Воронеж) другие кузнецы и корабельные плотники и
говорили: «Уж где строят суда, Петр Алексеевич, так это в Саардаме: легки, ходки,
прочны, – всем кораблям корабли».
Километрах в десяти на север от Амстердама в деревнях Саардам, Ког, Ост-Занен, Вест-
Занен, Зандик было не менее пятидесяти верфей. Работали на них днем и ночью с такой
быстротой, что корабль поспевал в пять-шесть недель. Вокруг – множество фабрик и
заводов, приводимых в движенье ветряными мельницами, изготовляли все нужное для
верфей: точеные части, гвозди, скобы, канаты, паруса, утварь. На этих частных верфях
строили средней величины купеческие и китобойные корабли, – военные и большие
купеческие, ходившие в колонии, сооружались в Амстердаме на двух адмиралтейских
эллингах.
Всю ночь с лодки, плывущей по глубокому и узкому заливу, видели на берегах огни,
слышали стукотню топоров, скрип бревен, звон железа. При свете костра различались
ребра шпангоутов, корма корабля на стапелях, переплет деревянной машины,
поднимающей на блоках связки досок, тяжелые балки. Сновали лодки с фонариками.
Раздавались хриплые голоса. Пахло сосновыми стружками, смолой, речной сыростью…
Четыре дюжих голландца поскрипывали веслами, посапывали висячими трубками.

В середине ночи заехали передохнуть в харчевню. Гребцы сменились. Утро настало
сырое, серенькое. Дома, мельницы, барки, длинные бараки – все, казавшееся ночью
таким огромным, принизилось на берегах, покрытых сизой росой. К туманной воде
свешивались плакучие ивы. Где же славный Саардам?
– Вот он, Саардам, – сказал один из гребцов, кивая на небольшие, с крутыми крышами и
плоской лицевой стороной, домики из дерева и потемневшего кирпича. Лодка плыла
мимо них по-грязноватому каналу, как по улице. В деревне просыпались, кое-где горел
уже огонь в очаге. Женщины мыли квадратные окна с мелкими стеклами, радужными от
старости. На покосившихся дверях чистили медные ручки и скобы. Кричал петух на
крыше сарая, крытого дерном. Светлело, дымилась вода в канале. Поперек его на
веревках висело белье: широчайшие штаны, холщовые рубахи, шерстяные чулки.
Проплывая, приходилось нагибаться.
Свернули в поперечную канаву мимо гнилых свай, курятников, сараев с прилепленными
к ним нужными чуланами, дуплистых ветел. Канава кончалась небольшой заводью,
посреди ее в лодке сидел человек в вязаном колпаке, с головой, ушедшей в плечи, – удил
угрей. Вглядываясь, Петр вскочил, закричал: