Page 169 - Петр Первый

блоки делать; Коншин, Скворцов, Петелин, Муханов и Синявин – пошли на корабли в
разные места в матрозы; Арчилов поехал в Гагу бомбардирству учиться… А стольники,
которые прежде нас посланы сюда, выуча один компас, хотели в Москву ехать, чаяли,
что – все тут… Но мы намерение их переменили, велели им идти в чернорабочие на
остадскую верфь – еще и ртом посрать…

Господин Яков Брюс приехал сюды и отдал от вашей пресветлости письмо. Показывал
раны, кои до сих пор не зажили, жаловался, что получил их у вашей пресветлости на
пиру… Зверь! Долго ль тебе людей жечь? И сюды раненые от вас приехали. Перестань
знаться с Ивашкою Хмельницким… Быть от него роже драной… Питер…»

………………………………………………………
«…В твоем письме, господине, написано ко мне, будто я знаюсь с Ивашкою
Хмельницким, и то, господине, неправда… Яков к вам приехал прямой московской
пьяной, да и сказал в беспамятстве своем… Неколи мне с Ивашкой знаться, – всегда в
ругательстве и лае, всегда в кровях омываемся… Ваше-то дело на досуге держать
знакомство с Ивашкою, а нам недосуг… Как я писал тебе, господине, опять той же
шайки воров поймано восемь человек, и те воры из посадских торговых людей, из
мясников, из извозчиков и из боярских людей – Петрушка Селезень, да Митька Пичуга,
да Попугай, да Куска Зайка, да сын дворянский Мишка Тыртов… Пристанище и дуван
разбойной рухляди были у них за Тверскими воротами… А что до Брюса, али другие
приедут жаловаться на меня, – так то все спьяну… Челом бью Фетка Ромодановский…»

«…Мин хер кениг… Письмо мое государское мне отдано, в котором написано о иноземце
о Томасе Фаденбрахте, – как ему впредь торговать табаком? О том еще зимою указ
учинен, что первый год – торговать на себя, другой год – на себя же с пошлинами, в
третий год дать торг: кто больше даст, тому и отдать… Паки дивлюсь – разве ваши
государевы бояре сами-то не могли подумать, а кажется дела посредственны… К службе
вашей государской куплено здесь 15 000 ружья и на 10 000 подряжено, так же велено
сделать к службе же вашей 8 гаубиц да 14 единорогов. О железных мастерах многажды
здесь говорил, но сыскать еще не можем, добрые здесь крепко держатся, а худых нам
ненадобно… Пожалуй, поклонись господину моему генералу и побей челом, чтобы не
покинул мою домишку… (Далее симпатическими чернилами.) А вести здесь такие:
король французский готовит паки флот в Бресте, а куды – нихто не знает… Вчерась
получена из Вены ведомость, что король гишпанский умер… А что по смерти его будет, –
о том ваша милость сама знаешь…
Там же пишешь о великих дождях, что у нас ныне. И о том дивимся, что на таких
хоромах в Москве у вас такая грязь… А мы здесь и ниже воды живем – однако сухо…
Питер…»

Василий Волков, по приказу Петра ведя дневник, записал:
«В Амстердаме видел младенца женска пола, полутора года, мохната всего сплошь и
толста гораздо, лицо поперек полторы четверти, – привезена была на ярмарку. Видел тут
же слона, который играл минуветы, трубил по-турецки, стрелял из мушкетона и делал
симпатию с собакою, которая с ним пребывает, – зело дивно преудивительно…

Видел голову сделанную деревянную человеческую, – говорит! Заводят, как часы, а что
будешь говорить, то и оная голова говорит. Видел две лошади деревянные на колесе, –
садятся на них и скоро ездят куда угодно по улицам… Видел стекло, через которое
можно растопить серебро и свинец, им же жгли дерево под водой, воды было пальца на
четыре, – вода закипела и дерево сожгли.

Видел у доктора анатомию: вся внутренность разнята разно, – сердце человеческое,
легкое, почки, и как в почках родится камень. Жила, на которой легкое живет, подобно
как тряпица старая. Жилы, которые в мозгу живут, – как нитки… Зело пре-дивно…
Город Амстердам стоит при море в низких местах, во все улицы пропущены каналы, так
велики, что можно корабли вводить, по сторонам каналов улицы широки, – в две кареты
в иных местах можно ехать. По обе стороны великие деревья при канале и между ними –
фонари. По всем улицам фонари, и на всякую ночь повинен каждый против своего дома