Page 173 - Петр Первый

незамедлительно беглых стрельцов выбить из Москвы вон. Федор Юрьевич в сильной
тревоге поехал проверять гвардейские и солдатские полки, но повсюду было тихо,
смирно. Отобрали сто человек семеновцев и вызвали охотников из посадского
купечества. Ночью, без шума, пошли в слободу, по стрелецким дворам, начали ломать
ворота, выбивать стрельцов поодиночке. Но никто из них не сопротивлялся: «Ай, это вы,
семеновцы… Чего шумите, мы и так уйдем…» Брали мешок с пирогами, ружье,
завернутое в тряпицу, уходили, посмеиваясь, будто сделали то, зачем были в Москве…

Стрельцы уносили на литовский рубеж письмо царевны Софьи. В тот день Марфа
посылала с карлицей в Новодевичье царевне Софье в постном пироге стрелецкую
челобитную. Софья через карлицу передала ответ:

«Стрельцы… Вестно мне учинилось, что из ваших полков приходило к Москве малое
число… И вам быть в Москве всем четырем полкам и стать под Девичьим монастырем
табором, и бить челом мне, чтоб идти мне к Москве против прежнего на державство… А
если солдаты, кои стоят у монастыря, к Москве отпускать бы не стали, – с ними вам
управиться, их побить и к Москве нам быть… А кто б не стал пускать, – с людьми, али с
солдаты, – и вам чинить с ними бой…»
Сие был приказ брать Москву с бою. Когда беглые вернулись с царевниным письмом на
литовский рубеж в полки, там начался мятеж.
И Петр и великие послы не дюже разбирались в европейской политике. Воевать для
московитов значило: охранять степи от кочевников, смирить разбойничьи набеги
крымских татар, обезопасить гужевые и водные пути на восток, пробиться к морю.
Европейская политика казалась им делом мутным. Они твердо верили в письменные
договоры и клятвы королей. Знали, что французский король с турецким султаном заодно
и что Вильгельм Оранский, как король английский и голландский штатгальтер, обещал
Петру пособлять в войне с турками. И вдруг, – снег на голову, – приходит непонятная
весть (привез ее из Польши от Августа шляхтич), – австрийский цезарь Леопольд вступил
в мирные переговоры с турками, и об этом замирении особенно хлопочет Вильгельм
Оранский, не спросясь ни московитов, ни поляков.
А все недавние уверения его в ревности к успехам христианского оружия против врагов
гроба господня? Это что ж такое? Яхту Петру подарил… Называл братом… Пировали
вместе… Это как же теперь думать?
Было еще понятно, что цезарь Леопольд разговаривает с турками о мире: между ним и
французским королем начиналась война за испанское наследство, то есть (как понимали
послы) кто из них посадит сына в Мадрид королем… Дело великое, конечно, но при чем
здесь Англия и Голландия?
Петру и великим послам трудно было усвоить то, что английские и голландские
торговые и промышленные люди давно уже кровно озабочены в войне за сокрушение
торгового и военного господства Франции на Атлантическом океане и Средиземном
море, что испанское наследство – не трон для того или иного королевского сына, не
драгоценная корона Карла Великого, а свободные пути для кораблей, набитых сукном и
железом, шелком и пряностями, богатые рынки и вольные гавани и что голландцам и
англичанам удобнее воевать не самим, а втравить других… И еще мудренее казалось,
что англичане и голландцы, стремясь развязать руки австрийскому цезарю, – для войны
с Францией, – настоятельно желают, чтобы русские продолжали войну с султаном… Сие
есть двоесмысленный и великий европейский политик…

Петр вернулся в Амстердам. Бургомистры, спрошенные о неприятных слухах из Вены,
отвечали уклончиво и разговор переводили на торговые дела. Так же уклонялись они и
от другого важного для московитов дела… В этом году на Урале кузнечным мастером
Демидовым была найдена магнитная железная руда… Виниус писал Петру:

«…Лучше той руды быть невозможно и во всем мире не бывало, так богата, что из ста
фунтов руды выходит сорок фунтов чугуна. Пожалуйста, подкучай послам, чтоб нашли
железных мастеров добрых, умевших сталь делать…»

Англичане и голландцы весьма внимательно слушали разговоры про магнитную руду на
Урале, но, когда дело доходило до подыскания добрых мастеров, мялись, виляли,