Page 239 - Петр Первый

Роман Борисович скосил налитые жилками белки на него: ишь ты, одежа простая, лицо
обыкновенное, а денег зарыто в подполье – горшки.

– Сыновей-то много?
– Шестеро, батюшка князь Роман Борисович.

– Холостые?
– Женатые, батюшка, женатые все.

За окнами загрохотала карета по бревенчатой мостовой. Иван Артемич кинулся на
лестницу, кое-кто из гостей – к окнам. Разговоры оборвались. Было слышно, как по
чугунным ступеням звякают шпоры. Впереди хозяина вошел генерал-майор, губернатор
псковский, Александр Меньшиков, в кафтане с красными обшлагами, – будто по локоть
рукава его были окунуты в кровь. С порога обвел гостей сине-холодным государственной
строгости взором. Сняв шляпу, размашисто поклонился княжнам. Поднял левую
красивую бровь, с ленивой усмешкой подошел к Саньке, поцеловал в лоб, потрепал руку
за кончики пальцев, повернувшись, коротким кивком приветствовал гостей.

Раскрылись двери в столовую. Александр Данилович, похлопывая Бровкина, нагнулся к
уху:

– Со Свешниковым и Шориным брось, не дело… Мартисену ничего не дадим. Самим,
самим нужно браться… Поговори нынче с Шафировым.

В четырнадцати каретах, четвернями, шведское посольство выехало с Посольского
двора. Вдоль всей Ильинки – через площадь до кремлевских стен – стояли на стойке под
ружьем солдатские полки, одетые в треугольные шляпы, короткие кафтаны, белые
чулки. Октябрьский ветер развевал знамена, значки на пиках. Шведы серьезно
поглядывали из окон карет на эти новые войска.

Проехав Спасские ворота, увидели оснеженные с бочков кучи ядер, глядящие в небо
жерла медных мортир: у каждой – четыре саженного роста усатых пушкаря с банниками,
дымящимися фитилями. Перед Красным крыльцом стоял на огненно-рыжем донском
жеребце старый генерал Гордон. Красный плащ его надувало ветром, ледяная крупа
стучала по шлему и латам. Когда посольский поезд остановился, генерал поднял руку, –
ударили пушки, дымом заволокло подслеповатые окна приказов, церковные главы.
На крыльце послы, по требованию стольников, отдали шпаги. Сто семеновских солдат,
держа королевские дары и поминки, – серебряные тазы, кубки, кувшины, – стали на
крыльце и в сенях, подняли в пышной деревянной раме портрет – во весь рост – юного
шведского короля Карла Двенадцатого. Послы степенным шагом вошли в столовую
палату, в дверях сняли шляпы.
По четырем стенам на лавках сидели бояре, дворяне московские, гости и торговые люди
из лучших. Все были в простой суконной одежде, многие – в иноземном платье. В
дальнем конце сводчатой – коробом – палаты, расписанной по стенам и потолку
рыцарями, зверями и птицами, на тронном стуле из рыбьего зуба и серебра сидел, как
идол, неподвижно выпучив глаза, Петр, без шляпы и парика, в рысьем кафтане серого
сукна. По левую руку его стоял Лаврентий Свиньин с золотой миской, по правую –
Василий Волков держал на вытянутых руках полотенце.

Послы приблизились и на ковре перед тронными ступенями преклонили колени.
Свиньин поднес миску, Петр, глядя вперед себя, сунул пальцы в воду. Волков вытер их, и
послы подошли к царской шершавой руке. После сего Петр встал – головой под балдахин
– и по-русски, раздувая горло, проговорил по старинному чину:
– Каролус король Свейский по здорову ли?

Посол, приложив руку к груди и склонив набок рогатую копну парика, ответил, что
господней милостью король здоров и спрашивает о здоровье царя всея Великия, Малыя,
и Белыя, и прочее. Переводчик Шафиров, одетый, как и шведы, в короткий плащ, в
шелковые штаны с лентами и разрезами на ляжках, громко перевел ответ посла. Бояре
внимательно приоткрыли рты, настороженно задрали брови, слушая, нет ли хоть в букве
какой бесчестья. Петр кивнул: «Здоров, благодарю». Посол, взяв у секретаря с бархатной