Page 279 - Петр Первый

неслыханную междоусобицу…
Пена текла с его полных, резко вырезанных губ, холеное лицо тряслось… Паткуль,
отведя глаза, сдерживая бешенство, подпиравшее к горлу, ответил:
– Государь, рыцари хотели бы получить гарантию того, что, свергнув шведское
господство, не подвергнутся нашествию московских варваров. В этом, думается мне,
причина колебания…
– Вздор! Пустые страхи… Царь Петр клялся на распятии не идти дальше Ямбурга, –
русским нужна Ингрия и Карелия. Они не посягнут даже на Нарву.
– Государь, я опасаюсь вероломства. Мне известно, – из Москвы посланы лазутчики в
Нарву и Ревель будто бы для закупки товаров – им приказано снять планы с этих
крепостей.

Август отступил. Большая, с подкрашенными ногтями рука его упала на эфес шпаги,
круглый подбородок выпятился надменно.

– Господин фон Паткуль, даю вам королевское слово: ни Нарва, ни Ревель, ни – тем паче
– Рига не увидят русских. Что бы ни случилось, я вырву эти города из когтей царя
Петра…

.. . . . . . . . . . . .
Король отчаянно скучал в Митаве, в герцогском дворце. Его пребывание вблизи войска
не ускоряло событий. Удалось только взять крепостцу Кобершанц. Два раза
бомбардировали Ригу, но безуспешно. Лифляндские рыцари все еще раздумывали –
садиться ли на коней. Польские магнаты настороженно выжидали, готовя, по-видимому,
на предстоящем сейме запрос королю: с какими целями он втягивал Польшу в эту
опасную войну.

Погода в Митаве была скверная. Денег мало. Курляндские помещики неотесаны, жены
их более похожи на стельных коров, чем на соблазнительный пол. Молодой курляндский
герцог, Фридрих-Вильгельм, чванный пьяница, нагонял непереносимую скуку. Если бы
не усилия нового друга – Аталии Десмонт, покинувшей вместе с королем веселую
Варшаву, пылкому нраву Августа грозила меланхолия.

Аталия Десмонт затевала балы и охоты, выписала из Варшавы итальянских актеров,
разбрасывала деньги с такой непонятной щедростью, – даже Август иной раз сопел
носом, отдавая распоряжение министру двора – изыскать для графини столько-то
золотых дублонов. От сурового климата итальянские актеры чихали и кашляли. На
изящно задуманных балах местное дворянство, незнакомое с утонченными
наслаждениями, только таращилось на роскошь, подсчитывало в уме, во что это
обошлось королю.
Однажды король обедал. По обычаю он ел один, спиной к огню камина, за небольшим
столом. Дамы сидели перед ним полукругом на золоченых стульчиках. На короле был
небольшой галантный парик, легкий кафтан с цветочками, батистовая рубашка падала
кружевами до низа живота. Кравчий, пергаментный старик с крашеными усами,
подливал гретое вино. Сегодня присутствовало на приеме шесть местных баронесс со
свекольными щеками, шесть дородных баронов напряженно стояли за их обсыпанными
мукой париками. Два стульчика были не заняты.
Август, жуя фаршированного зайца, мутно поглядывал на дам. Потрескивали дрова.
Бароны и баронессы не шевелились, очевидно, опасаясь неприличных звуков в виде
сопения. Молчание слишком затянулось. Август, облокотясь, вытер губы, уронил на стол
салфетку.

– Медам и месье, я не устану повторять о том высоком удовлетворении, которое
испытываю, будучи гостем вашего прекрасного города. (Подтвердил это легким
движением кисти руки.) Нужно ставить в пример высокие нравственные качества
курляндского дворянства: с благородным образом мыслей оно счастливо соединяет
трезвую практичность…

Бароны достойно наклонили парики из конского волоса, баронессы, помедлив несколько