Page 283 - Петр Первый

Вот последние новости или сплетни, – как вам больше понравится, – ими полна Варшава.
Мы с Августом тратим не малые деньги на балы и развлечения, – увы, популярность
короля продолжает падать. Он в бешенстве и ставит себя в смешное положение,
волочась за одной русской простушкой…

Итак, попутный ветер истории наполняет ваши паруса, свистит в снастях о близкой
славе. Сейчас или никогда. Преданная вам Аталия».
Карл получил письмо это в Кунгсёрском лесу. Читал, прислонясь к дереву. Шумели
сосны, летели низкие облака в мартовском небе. Внизу, в туманном ущелье, тявкали
гончие собаки, по их нетерпеливым голосам было ясно – гнались за большим зверем.
Старик егерь, уминая снег между камнями, спустился на несколько шагов,
выжидательно обернулся. Король снова и снова перечитывал письмецо. Гонец,
доставивший его, держал под уздцы коня, косившего лиловым глазом на собачьи голоса.

Из ущелья показался олень, – сильными прыжками поднимался по откосу. Карл не
поднял мушкета. Олень, закинув ветвистые рога, промчался между деревьями. Шагах в
пятидесяти раздался выстрел – там, где на номере стоял французский посол. Карл не
обернулся, – письмецо трепалось в его покрасневшей руке. Егерь, войдя морщинами
подбородка в кожаный воротник, вернулся на старое место – позади этого юноши с
маленькой головой и узким лицом, худого, как жердь, в лосином кафтане с длинной
спиной.

– Кто передал вам это письмо? – спросил Карл.
Офицер, не выпуская узды, подошел на шаг.
– Граф Пипер, и на словах приказал сообщить вашему величеству королю о крайне
важных вестях, еще не известных сенату.
У румяного толстолицего офицера серые глаза были вопросительны и дерзки. Карл
отвернулся. Эти господа дворяне, вот так вот все – выжидающе глядели на него, – вся
гвардия, как свора голодных гончих.

– Что именно приказано вам передать мне?
– Датские войска – пятнадцать или двадцать батальонов – перешли голштинскую
границу.
Карл медленно скомкал письмо Аталии. Тявканье гончих опять приближалось. Из
лесного ущелья слышался медвежий рев. Карл поднял мушкет, прислоненный к дереву,
и – через плечо – офицеру:
– Перемените коня, возвращайтесь в Стокгольм. Скажите графу Пиперу, что мы здесь
веселимся, как никогда. Обложено три матерых медведя. Я приглашаю на облаву графа
Пипера, генерала Рёшпельда, генерала Левенгаупта, генерала Шлиппенбаха. Ступайте и
торопитесь.

На всегда бледном лице его проступили красные пятна. Срывающимся пальцем взводил
курок мушкета. Решительно зашагал к обрыву, шлепая мерзлыми голенищами. Офицер с
усмешкой глядел на его мальчишескую сутулую спину, на самолюбиво напряженный
затылок – вскочил в седло, скачками по глубокому снегу скрылся в лесу.

.. . . . . . . . . . . .
Убили и загнали в сети четырнадцать медведей. Карл забавлялся, как мальчик,
отчаянным ревом попавших в сети медвежат, – их вязали сыромятными ремнями, чтобы
отослать в Стокгольм. Пипер, Рёншельд, Левенгаупт и Шлиппенбах, прибывшие в этот
день на рассвете (в кожаных кафтанах и шляпах с тетеревиным перышком), посадили на
рогатину каждый по зверю. Французский посол Гискар собственноручно застрелил
чудовище семи футов росту.
Утомленные охотники возвратились в бревенчатый замок – над водопадом, шумевшим во
льдах на дне ущелья. В столовой было жарко от пылающих сосновых сучьев. Со стен
поблескивали стеклянные глаза оленьих и лосиных голов. Гискар, низенький, налитый
красным вином, подкрутив усы, взмахивая короткими руками, воодушевленно