Page 307 - Петр Первый

лбом, Артамон Головин низко опустил голову, будто позор и беда уже легли на его
плечи.

«Также его пресветлейшеству зело проведывать про шведский сикурс. Когда подлинно
уведомится о пришествии короля Каролуса и если оный нарочито силен, – оного
накрепко стеречь, чтобы в город Нарву не пропустить, и поиск над оным с божьей
помощью искать… Но лучше обождать, буде возможно, до прибытия подмоги…»
(Опустил листок и – герцогу.) Репнин и гетман с казаками и огнеприпасные обозы – в
немногих днях пути… (Головину.) Садись, перебели…
В дверь из сеней постучали. Меньшиков озабоченно протискался в кухню. Кто-то
вошел, – в раскрытую дверь с шумом ветра донеслись отдаленные крики множества
голосов. Петр, оттолкнув кого-то, шагнул в кухню.
– Что случилось? – крикнул страшно.

Перед ним стоял юноша, – осунувшееся розовое, как у девушки, лицо, вздернутый нос,
смелые глаза, над ухом русые волосы запеклись кровью…

– Павел Ягужинский, поручик, при Борисе Петровиче Шереметьеве, – быстро сказал
Меньшиков.

– Ну?
У того задрожало лицо. Подняв нос к Петру, справился:

– Борис Петрович послал, государь, спросить – куда стать полкам?
Петр молчал. Генералы испуганно теснились в дверях чулана.

Меньшиков, – торопливо надевая полушубок:
– Бежали без чести от самых Пигаиок… Шапки побросали… Дворяне…

.. . . . . . . . . . . .
Иррегулярные полки дворянского ополчения, утром семнадцатого ноября, узнав от
сторожевых, что шведские разъезды за ночь прошли мимо теснин берегом моря в тыл на
ревельскую дорогу, смешались и, не слушая Бориса Петровича Шереметьева, стали
уходить от Пигаиок – в страхе оказаться отрезанными от главного войска. Он
подскакивал к расстроенным сотням, хватал за поводья, сорвал голос, бил нагайкой по
лошадям и по людям, – задние напирали, конь его вертелся в лаве отступающих. Ему
только удалось собрать несколько сотен, чтобы остеречь тыл и спасти часть воинского
обоза от шведов, появившихся с восходом солнца, – в железных кирасах и ребрастых
касках, – на всех скалистых холмах. Шведы не преследовали. Дворянские полки уходили
вскачь. Ночью они появились под палисадами нарвского лагеря. Сторожа на валу, в
темноте приняв их за врата, открыли стрельбу. Всадники отчаянно кричали: «Свои,
свои…» Пробудился и загудел весь лагерь.

За палисады впустили поручика Павла Ягужинского, он поскакал к царю. Бушевал
ледяной ветер. Служилые люди, сойдя с коней, стояли по ту сторону рва у поднятых
мостов. С палисадов кричали им: «Помещики, чего скоро прибежали?.. В осаду хотите,
сердешные?..» По всему лагерю начали бить барабаны, поплыли огоньки, поскакали
всадники с фонарями. В полках и сотнях под знаменем читали царский указ о вручении
войска преславному и непобедимому имперскому герцогу фон Круи. Войска молчали,
пораженные изумлением и страхом. Скоро летучей молвою побежал слух, что царя уже
нет в лагере и швед всею силою стоит в пяти верстах.

Никто не спал. Зажигали костры – их разметывал ветер. Под утро конницу Шереметьева
отвели на правый фланг. Не заходя за палисады, она стала на самом берегу, там, где
Нарова, выше города, бешено ревела между островками на порогах. Рассвело – шведов
не было видно. Посланные дозоры нигде вблизи врага не обнаружили, хотя
шереметьевцы и божились, что он висел у них на хвосте от самых Пигаиок.

Под хриплые вопли рожков герцог, в пышном плаще, с маршальским жезлом, упертым в
бок, и за ним – позади на пол-лошадиного корпуса – генералы: Головин, Трубецкой,