Page 323 - Петр Первый

отписал Петру:
«…Всесильный бог и пресвятая богоматерь желание твое исполнили: больше того
неприятельской земли разорять нечего, все разорили и запустошили, осталось целого
места – Мариенбург, да Нарва, да Ревель, да Рига. С тем прибыло мне печали: куда деть
взятый ясырь? Чухонцами полны и лагеря, и тюрьмы, и по начальным людям – везде… Да
и опасно оттого, что люди какие сердитые… Вели учинить указ: чухон, выбрав лучших,
которые умеют топором, овые которые художники, – отослать в Воронеж или в Азов для
дела…»
Двенадцать дней садили бомбы в старинную крепость Мариенбург. Ниоткуда
подступиться к ней было нельзя, – стояла на небольшом островке (на озере Пойп),
каменные стены поднимались прямо из воды, от ворот, укрепленных осадистым
замком, – деревянный мост сажен на сто был разметан самими шведами.

В крепости находились большие запасы ржи. Русским, оголодавшим в разоренной
Лифляндии, запасы эти весьма годились. Борис Петрович велел крикнуть охотников,
вышел к ним и сказал так: «В крепости вино и бабы, – постарайтесь, ребята, дам вам
сутки гулять». Солдаты живо растащили несколько бревенчатых изб в прибрежной
слободе, связали плоты, и человек с тысячу охотников, отталкиваясь шестами, поплыли
к крепостным стенам. Шведские бомбы рвались посреди плотов.
Борис Петрович, выйдя на крыльцо избенки, глядел в подзорную трубу. Шведы злы,
ожесточены, – неужто отобьются? Брать осадой – ох, как не хотелось бы, – провозишься
до глубокой осени. Вдруг увидел: близ крепостных ворот из земли вырвалось большое
пламя, – бревенчатая надстройка на башне покачнулась. Рухнула часть стены. Плоты
уже подходили к пролому. Тогда в окно замка высунулось и повисло белое полотнище.
Борис Петрович сложил суставчатую трубу, снял шляпу, перекрестился.

.. . . . . . . . . . . .
По сваям разбитого моста население крепости начало кое-как перебираться на берег.
Тащили детей на руках, узлы и коробья. Женщины с плачем оборачивались к покинутым
жилищам, в ужасе косились на русских, присматривавших добычу. Но едва последние
беглецы покинули крепость, кованые ворота с грохотом захлопнулись, из узких бойниц
вылетели дымки, – первым был убит поручик, приплывший в челне, чтобы поднять на
крепости русское знамя. В ответ с берега ударили мортиры. Люди заметались на мосту,
роняя в воду узлы и коробья. Огромное пламя подкинуло вверх крышки замка, взрыв
потряс озеро, падающими камнями начало бить людей. Крепость и склады охватило
пожаром. Выяснилось, – прапорщик Вульф и штык-юнкер Готшлих в бессильной ярости
сбежали в пороховой погреб и подожгли фитиль. Вульф не успел уйти от взрыва. Штык-
юнкер, обожженный и окровавленный, появился в проломе стены, свалился к воде, – его
подобрали в челн.

.. . . . . . . . . . . .
Комендант крепости с офицерами, войдя в избу, где важно – спиной к окошку – за
накрытым к обеду столом сидел генерал-фельдмаршал Шереметьев, снял шляпу, учтиво
поклонился и протянул шпагу. То же сделали и офицеры. Борис Петрович, бросив шпаги
на лавку, начал зло кричать на шведов: зачем не сдавались раньше, причинили столько
несносных обид и смерти людям, коварством взорвали крепость… В избе стояли
обросшие щетиной, загорелые, отчаянные кавалерийские полковники, недобро
поглядывали. Все же комендант мужественно ответил генерал-фельдмаршалу:

– Между нашими – много женщин и детей, также суперинтендант, почтенный пастор
Эрнст Глюк с женой и дочерьми… Прошу их пропустить свободно, не отдавая солдатам…
Женщины и дети тебе не составят чести…
– Знать ничего не хочу! – крикнул Борис Петрович… Мягкое, привычное скорее
домашнему обиходу бритое лицо его вспотело от гнева. Вжимая живот, вылез из-за
стола. – Господина коменданта и господ офицеров взять под караул! – Оправил
трехцветную перевязь, воинственно накинул малинового сукна короткий плащ,
сопровождаемый полковниками – вышел к войскам.
Черный дым валил из крепости, застилая солнце. Около трехсот пленных шведов стояло,