Page 332 - Петр Первый

под мышку, начинал вертеть пуговицы на кафтане (несколько уже оторвал). Лицо –
землистое, губы черные, глаза ввалились…

– Ну, что же это, что такое! – глухо повторял, дергал шеей, оборачивался к Шереметьеву.
(Борис Петрович только вздыхал неторопливо, – видал дела и пострашнее за эти два
года.)
– Опять пожалели снарядов… Бери голыми руками! Нельзя же так!..
Борис Петрович отвечал, закрывая глаза:

– Бог милостив, возьмем и так…

Петр, расставя ноги, опять прикладывал трубу к левому глазу.
Много раненых и убитых валялось под стенами. Солнце было уже высоко, задернуто
пленками. К облакам поднимался дым из крепостных башен, но пожар, видимо, слабел.
Новый отряд охотников, подойдя в лодках с западной стороны, кинулся на лестницы. У
всех в зубах горящие фитили, – выхватывали из мешков гранаты, скусывали, поджигали,
швыряли. Кое-кому удалось засесть в проломе, но оттуда – не высунуть головы. Шведы
упорно сопротивлялись. Пушечные удары, треск гранат, крики, слабо доносившиеся
через реку, – то затихали, то снова разгорались. Так длилось час и другой…

Казалось, все надежды, судьба всех тяжких начинаний – в упорстве этих маленьких
человечков, суетливо двигающихся на лестницах, передыхающих под выступами стен,
стреляющих, хоронясь за кучи камней от шведской картечи… Помочь ничем нельзя.
Батареи принуждены бездействовать. Были бы в запасе лодки, – перевезти еще тысячи
две солдат на подмогу. Но свободных лодок не было, и не было лестниц, не хватало
гранат…
– Батюшка, отошел бы в шатер, откушал бы, – отдохни… Что сердце зря горячить, –
говорил с бабьим вздохом Борис Петрович.
Петр, не опуская трубы, нетерпеливо оскалился. Там, на стене, появился высокий
седобородый старик в железных латах, в старинной каске. Указывая вниз, на русских,
широко развел рот, – должно быть, кричал. Шведы тесно обступили его, тоже кричали, –
видимо, о чем-то спорили. Он оттолкнул одного, другого ударил пистолетом, – тяжело
полез вниз по уступам камней – в пролом. За ним туда скатилось человек с полсотни. В
проломе сбились в яростную кучу шведы и русские. Человеческие тела, как кули, летели
вниз… Петр закряхтел длинным стоном.

– Этот старик – комендант – Ерик Шлиппенбах, старший брат генералу Шлиппенбаху,
которого я бил, – сказал Борис Петрович.

Шведы быстро овладели проломом, защелкали оттуда из мушкетов. Сбегали по
лестницам вниз, кидались с одними шпагами на русских. Высокий старик в латах, стоя в
проломе, топал ногой, взмахивал руками, как петух крыльями… («Швед осерчает – ему и
смерть не страшна», – сказал Борис Петрович.) Остатки русских отступали к воде, к
лодкам. Какой-то человек, с обвязанным тряпкою лицом, метался, отгоняя солдат от
лодок, чтобы в них не садились, – прыгал, дрался… Навалившись на нос лодки –
отпихнул ее, порожнюю, от берега. Прыгнул к другой – отпихнул… («Мишка Голицын, –
сказал Борис Петрович, – тоже горяч».) Рукопашный бой был у самых лодок…

Двенадцать больших челнов с охотниками, сгибая дугою весла, мчались против течения
к крепости. Это был последний резерв, отряд Меньшикова. Алексашка, без кафтана – в
шелковой розовой рубахе, – без шляпы, со шпагой и пистолетом, первым выскочил на
берег… («Хвастун, хвастун», – пробормотал Петр.) Шведы, увидя свежего противника,
побежали к стенам, но только часть успела взобраться наверх, остальных покололи. И
снова со стен полетели камни, бревна, бухнула пушка картечью. Снова русские полезли
на лестницы. Петр следил в трубу за розовой рубашкой. Алексашка бесстрашно добывал
себе чин и славу… Взобравшись в пролом, наскочил на старого Шлиппенбаха, увернулся
от пистолетной пули, схватился с ним на шпагах – старика едва уберегли свои, утащили
наверх… Шведы ослабели под этим новым натиском… («Вот – черт!» – крикнул Петр и
затопал ботфортом.) Розовая Алексашкина рубаха уже металась на самом верху, между
зубцами стены.