Page 344 - Петр Первый

брезговала и любовалась ею. Когда Катерина, опустив кудрявую голову, осторожно
пошла по скошенной траве, и зной озолотил ее, круглоплечую, тугобедрую, налитую
здоровьем и силой, Наталье подумалось, что братец, строя на севере корабли, конечно,
должен скучать по этой женщине, ему, наверно, видится сквозь табачный дым, как вот
она – красивыми руками поднесет младенца к высокой груди… Наталья выдохнула
полную грудь воздуха и, закрыв глаза, бросилась в холодную воду… В этом месте со дна
били ключи…

Катерина степенно слезла бочком с мостков, окунаясь все смелее, от радости
рассмеялась, и тут только Наталья окончательно поняла, что, кажется, готова любить ее.
Она подплыла и положила ей руки на смуглые плечи.

– Красивая ты, Катерина, я рада, что братец тебя любит.
– Спасибо, государыня…

– Можешь звать меня Наташей…
Она поцеловала Катерину в холодноватую, круглую, мокрую щеку, заглянула в ее
вишневые глаза.
– Будь умна, Катерина, буду тебе другом…

Марфа и Анна, окуная то одну, то другую ногу, все еще боялись и повизгивали на
мостках, – Анисья Толстая, рассердясь, силой спихнула обеих пышных дев в воду. Все
паучки разбежа-лись, все стрекозы, сорвавшись с осоки, летали, толклись над
купающимися богинями.

В тени шатра, закрутив мокрые волосы, Наталья пила только что принесенные с погреба
ягодные водички, грушевые медки и кисленькие кваски. Кладя в рот маленький кусочек
сахарного пряника, говорила:

– Обидно видеть наше невежество. Слава богу – мы других народов не глупее, девы наши
статны и красивы, как никакие другие, – это все иностранцы говорят, – способны к
учению и политесу. Братец который год бьется, – силой тащит людей из теремов, из
затхлости… Упираются, да не девки, – отцы с матерями. Братец, уезжая на войну, уж как
меня просил: «Наташа, не давай, пожалуйста, им покоя – старозаветным-то бородачам…
Досаждай им, если добром не хотят… Засосет нас это болото…» Я бьюсь, я – одна…
Спасибо царице Прасковье, в последнее время она мне помогает, – хоть и трудно ей
старину ломать – все-таки завела для дочерей новые порядки: по воскресеньям у нее
после обедни бывают во французском платье, пьют кофей, слушают музыкальный ящик и
говорят о мирском… А вот у меня в Кремле осенью будет новинка так новинка.

– Что же за новинка будет у тебя, свет наш? – спросила Анисья Толстая, вытирая сладкие
губы.

– Новинка будет изрядная… Тиатр… Не совсем, конечно, как при французском дворе…
Там, в Версале, во всем свете преславные актеры, и танцоры, и живописцы, и
музыканты… А здесь – я одна, я и трагедии перекладывай с французского на русский, я и
сочиняй – чего недостает, я и с комедиантами возись…
Когда Наталья выговорила «тиатр», обе девы Меньшиковы, и Анисья Толстая, и
Катерина, слушавшая ее, впившись темным взором, переглянулись, всплеснули руками…

– Для начала, чтобы не очень напугать, будет представлено «Пещное действо», с пением
виршей… А к новому году, когда государь приедет на праздники и из Питербурга
съедутся, представим «Нравоучительное действо о распутном сластолюбце Дон Жуане,
или как его земля поглотила…». Уж я велю в тиатре бывать всем, упираться начнут –
драгунов буду посылать за публикой… Жалко, нет в Москве Александры Ивановны
Волковой, – она бы очень помогла… Вот она, к примеру, из черной мужицкой семьи, отец
ее лычком подпоясывался, сама грамоте начала учиться, когда уж замуж вышла…
Говорит бойко на трех языках, сочиняет вирши, сейчас она в Гааге при нашем после
Андрее Артамоновиче Матвееве. Кавалеры из-за нее на шпагах бьются, и есть убитые…
И она собирается в Париж, ко двору Людовика Четырнадцатого – блистать… Понятна
вам ученья польза?