Page 358 - Петр Первый

горшком. Влетел в ноздри остро пахучий, мягкий ветер. Петр Алексеевич сунул трубку в
карман. От стены дома – из-за колонны – отделился какой-то человек без шапки, в
армяке, в лаптях, опустился на колени и поднял над головой лист бумаги.
– Тебе чего? – спросил Петр Алексеевич. – Ты кто? Встань, – указа не знаешь?

– Великий государь, – сказал человек тихим, проникающим голосом, – бьет тебе челом
детинишка скудный и бедный, беззаступный и должный, Андрюшка Голиков… Погибаю,
государь, смилуйся…

Петр Алексеевич сердито потянул носом, сердито взял грамоту, приказал еще раз –
встать:

– От работы бегаешь? Болен? Водку на сосновых шишках вам выдают, как я велел?
– Здоров я, государь, от работы не бегаю, вожу камень и землю копаю, бревна пилю…
Государь, сила чудная во мне пропадает… Живописец есмь от рода Голиковых –
богомазов из Палехи. Могу парсуны писать, как бы живые лица человечьи, не
стареющие и не умирающие, но дух живет в них вечно… Могу писать морские волны и
корабли на них под парусами и в пушечном дыму, – весьма искусно…
Петр Алексеевич в другой раз фыркнул, но уже не сердито:

– Корабли умеешь писать? А – как тебе поверить, что не врешь?
– Мог бы сбегать, принести, показать, да – на стене написано, на штукатурке, и не
красками – углем… Красок-то, кистей – нет. Во сне их вижу… За краски, хоть в
горшочках с наперсток, да за кисточек несколько, государь, так бы тебе отслужил – в
огонь бы кинулся…
В третий раз Петр Алексеевич фыркнул коротким носом: «Пойдем!» – и, подняв лицо к
месяцу, что светил на тонкий ледок луж, хрустевших под ботфортами, пошел, как всегда,
стремительно. Андрей Голиков рысцой поспевал за ним, косясь на необыкновенно
длинную тень от царя Петра, стараясь не наступить на нее.

Миновали площадь, свернули под редкие сосны, дошли до Большой Невки, где по берегу
стояли, крытые дерном, низенькие землянки строительных рабочих. У одной из них
Голиков – вне себя – кланяясь и причитая шепотом, отворил горбыльную дверь. Петр
Алексеевич нагнулся, шагнул туда. Человек двадцать спало на нарах, – из-под
полушубков, из-под рогож торчали босые ноги. Голый по пояс, большебородый человек
сидел на низенькой скамеечке около светца с горящей лучиной, – латал рубаху.
Он не удивился, увидя царя Петра, воткнул иглу, положил рубаху, встал и медленно
поклонился, как в церкви – черному лику.

– Жалуйся! – отрывисто сказал Петр. – Еда плохая?
– Плохая, государь, – ответил человек просто, ясно.

– Одеты худо?
– Осенью выдали одежонку, – за зиму – вишь – сносили.

– Хвораете?
– Многие хворают, государь, – место очень тяжелое.

– Аптека вас пользует?

– Про аптеку слыхали, точно.
– Не верите в аптеку?
– Да как тебе сказать, сами собой будто бы поправляемся.

– Ты откуда? По какому наряду пришел?