Page 355 - Петр Первый

Петр Алексеевич вылез на мостки, потянулся, распрямился, сдвинул на затылок меховой
колпак и – первое – взглянул на Данилыча, на его покрасневшее от радости длинное
лицо, прыгающие брови. Взял его рукой за щеки„, сжал:
– Здравствуй, камрад… Не изволил ко мне приехать, а я ждал… Ну, вот – сам приехал…
Тащи с меня тулуп. Дорога дрянная, пониже Шлиссельбурга едва не потонул, всего
уваляло на ухабах, в ноге – мурашки…
Петр Алексеевич остался в суконном кафтанчике на беличьем меху; подставляя ветру
круглое небритое лицо со взъерошенными усами, начал глядеть на крутящиеся весенние
облака, на быстрые тени, пролетающие по лужам и полыньям, на яростное – сквозь
прорывы облаков – бездремное солнце за Васильевским островом; у него раздулись
ноздри, с боков маленького рта появились ямочки.
– Парадиз! – сказал. – Ей-ей, Данилыч, парадиз, земной рай… Морем пахнет…

По площади, разбрызгивая лужи, бежали люди. Позади бегущих тяжело ударяли
башмаками, шли в линию преображенцы и семеновцы в зеленых узких кафтанах, в белых
гетрах, держали ружья с багинетами перед собой.
– …в Варшаве у кардинала Радзеевского за столом он говорил: в Неву ни единой
скорлупы не пропущу, пусть московиты и не надеются сидеть у моря… А покончу с
Августом – мне Санктпитербурх, как вишневую косточку разгрызть и выплюнуть…
– Ну и дурак же он, бодлива мать! – Александр Данилович голый сидел на лавке и мылил
голову. – Съехаться мне с ним на поле – я бы этому ерою показал вишневую косточку…
– И еще говорил: в Архангельск ни единого аглицкого корабля не пропущу, у московских
купцов товар пускай гниет в амбарах.
– А товар-то у нас не гниет, мин херц, а?

– Тридцать два аглицких корабля, собравшись в караван, с четырьмя охранными
фрегатами, с божьей помощью без потерь, приплыли в Архангельск, привезли железо, и
сталь, и пушечную медь, и табак в бочках, и многое другое, чего нам ненадобно, а купить
пришлось.
– Ну что ж, мин херц, в убытке не останемся… Им тоже надо иметь удовольствие, – с
отвагой плыли… Квасом хочешь поддать? Нартов! – закричал Александр Данилович,
шлепая по мокрому свежеструганому полу к низенькой двери в предбанник. – Что ты там
– угорел, Нартов? Возьми кувшин с квасом, поддай хорошенько…
Петр Алексеевич лежал на полке под самым потолком, подняв худые колени – помахивал
на себя веником. Денщик Нартов уже два раза его парил и обливал ледяной водой, и
сейчас он нежился. В баню пошел сразу же по приезде, чтобы потом со всем вкусом
поужинать. Банька была из липового леса, легкая. Петру Алексеевичу не хотелось
отсюда уходить, хотя вот уже два часа в столовой генерал-губернатора томились гости в
ожидании царского выхода и стола.
Нартов открыл медную дверцу в печи, отскочив в сторону, плеснул ковш квасу глубоко
на каленые камни. Вылетел сильный мягкий дух, жаром ударило по телу, запахло
хлебом. Петр Алексеевич крякнул, помавая себе на грудь листьями березового веника.

– Мин херц, а вот Гаврила Бровкин рассказывает – в Париже, например, париться да еще
квасом – ничего этого не понимают и народ мелкий.
– Там другое понимают – чего нам не мешает понять, – сказал Петр Алексеевич. – Купцы
наши – чистые варвары, – сколько я бился с ними в Архангельске. Первым делом ему
нужно гнилой товар продать, – три года будет врать, божиться, плакать – подсовывать
гнилье, покуда и свежее у него не сгниет… Рыбы в Северной Двине столько – весло в
воду сунь, и весло стоит – такие там косяки сельди… А мимо амбаров пройти нельзя –
вонища… Поговорил я с ними в Бурмистерской палате – сначала лаской, – ну, потом
пришлось рассердиться…
Александр Данилович сокрушенно вздохнул.