Page 73 - Петр Первый
P. 73

– Глядели, голубок, глядели… Управитель столовыми кормами нас дюже притеснил… Мы
                думали, – может, тебя на войне-то убьют…

                – И свиней моих Волков сожрал?
                – Скушал, скушал.

                – Так… – Цыган залез в нечесаные железные волосы, поскреб: – Ладно… Иван!
                – Аюшки?

                – Ты помалкивай, что я к тебе заходил.
                – А кому мне говорить-то? Я и так всегда помалкиваю.

                Цыган встал. Покосился на Саньку. Тихо пошел к воротам. И там с угрозой:
                – Смотри – помалкивай, Иван… Прощай. – И скрылся. С тех пор его и не видели на
                деревне.
                Овсей Ржов, пошатываясь, стоял у ворот харчевни, что на Варварке, считал деньги в
                ладони. Подошли стрелецкие пятидесятники, Никита Гладкий и Кузьма Чермный.
                – Здорово, Овсей.

                – Брось полушки считать, пойдем с нами.
                Гладкий шепнул:

                – Поговорить нужно, нехорошие дела слышны…
                Чермный брякнул в кармане серебром, захохотал:

                – Погулять хватит…
                – А вы не ограбили кого? – спросил Овсей. – Ах, стрельцы, что вы делаете!..

                – Дурак, – сказал Гладкий, – мы на карауле во дворце стояли. Понял? – И оба захохотали
                опять. Повели Овсея в харчевню. Сели в углу. Суровый старец-целовальник принес штоф
                вина и свечу. Чермный сейчас же свечу погасил и нагнулся к столу, слушая, что
                зашептал Гладкий.
                – Жалко, тебя не было с нами на карауле. Стоим… Выходит Федор Левонтьевич
                Шакловитый. «Царевна, говорит, за вашу верную непорочную службу жалует по пяти
                рублев…» И подает мешок серебра… Мы молчим, – к чему он клонит? И он так-то горько
                вздохнул: «Ах, говорит, стрельцы, слуги верные, недолго вам жить с женами на богатых
                дворах за Москвой-рекой…»
                – Это как так недолго? – испугавшись, спросил Овсей.

                – А вот как… «Хотят, говорит, вас, стрельцов, перевести, разослать по городкам, меня
                высадить из Стрелецкого приказа, а царевну сослать в монастырь… И мутит всем старая
                царица Наталья Кирилловна… Она и Петра для этого женила… По ее, говорит, наговору
                слуги, – только мы не можем добиться кто, – царя Ивана поят медленным зельем, двери
                ему завалили дровами, поленьями, и ходит он через черное крыльцо… Царь Иван – не
                жилец на этом свете. Кто будет вас, стрельцов, любить? Кто заступится?»
                – А Василий Васильевич? – спросил Овсей.

                – Одного они человека боялись, – Василия Васильевича. А ныне бояре его с головой
                хотят выдать за крымское бесчестье… Накачают нам Петра на шею…

                – Ну, это тоже… Погодят! Нам по набату не в первый раз подниматься…
                – Тише ори. – Гладкий притянул Овсея за ворот и – едва слышно: – Одним набатом нам не
                спастись, хоть и всех побьем, как семь лет тому назад, а корня не выведем… Надо
                уходить старую медведицу… И медвежонку чего спускать? За чем дело стало? И его на
   68   69   70   71   72   73   74   75   76   77   78