Page 75 - Петр Первый

– Горсть вшей продам! Купи – даром отдам!
– Топчи меня, топчи, жрать хочу…

Конь, беспокоясь, грыз удила, косился гордым зрачком на машущие лохмотья,
взъерошенные головы, страшные лица. Все наглее лезли нищие и бродяги. Так он
проплыл до конца Ильинки. Здесь на столбе под иконкой была прибита грамота. Какой-
то благообразный человек, перекрикивая, читал:
– «Мы, великие государи, тебя, ближнего боярина и сберегателя, князя Василия
Васильевича Голицына, за твою к нам многую и радетельную службу, за то, что такие
свирепые и исконные креста святого и всего христианства неприятели твоею службою
не нечаянно и никогда неслыханно от наших царских ратей в жилищах их поганских
поражены, и побеждены, и прогнаны…»
Хрипучий голос из толпы:

– Кто поражены, побеждены? Мы али татары?

Толпа тотчас загудела сердито…
– Это где это мы татар победили, когда?

– Мы их и в лицо-то не видали в Крыму…
– Видели, как бежали от них без памяти…

– А кто дурак этот, – грамоту читает?
– Подьячий из Кремля…

– Голицынский холоп, пес верный…
– Ну-ка, потяни его за полу…

Благообразный человек, срывая голос, читал:
– «…татары сами себе и жилищам своим явились разорите-лями, в Перекопи посады и
села пожгли и, исполнясь отчаяния и ужаса, со своими погаными ордами тебе не
показались… И что ты со своими ратными людьми к нашим границам с
вышеописанными славными во всем свете победами, не хуже Моисея, изведшего
израильских людей из земли Египетской, возвратился в целости, – за все то милостиво и
премилостиво тебя похваляем…»

Кривой черный человек с железными волосами опять крикнул:
– Чтец, а про меня в грамоте не написано?

Засмеялись. Кое-кто, выругавшись, отошел. Ком грязи ударился в грамоту… «Стража!» –
закричал чтец, загородясь рукой… Тыртов, раздвигая конем народ, стал пробираться к
кривому. Но Цыган только ощерил на него осколки зубов и пропал. Кто-то схватил за
узду: «Вот этого бы раздеть!..» Кто-то шильцем кольнул коня, – тот забил, храпя, –
взвился. Свистнули по-разбойничьи. Камень, пролетев, царапнул щеку. Под рев, свист и
гиканье Тыртов вылетел из толпы.
У Никольских ворот он увидел верхами Степку Одоевского и бледного горбоносого
человека с красивыми усиками. По неживым складкам одежды было заметно, что под
ферязью на нем – кольчуга. Тыртов сорвал шапку и поклонился до конской гривы Федору
Левонтьевичу Шакловитому. Умное лицо его было хмуро, нижняя губа плотно
прикрывала верхнюю. Недобро щурился на толпу. Одоевский спросил:
– Ты кричал им, Мишка?
– Поди сам покричи… (У Тыртова горели щеки.) Им, дьяволам голодным, все равно, – что
царевна Софья, что Петр… Стрельцов бы сюда сотни две – разогнать эту сволочь, и весь
разговор…