Page 79 - Петр Первый

задумался:
– Сказано: «Пошлю мстителя», – сие разуметь так: не богом отнимается жизнь, но по его
воле рукой человека…
– В храме орет, как в кабаке, – горячо подхватил Шакловитый. – Софья Алексеевна до сих
пор не опомнится, – как напу-жал… Выходили волчонка, – ему лихое дело начать…
Ждите его на Москве с потешными, тысячи три их, если не более. Жеребцы стоялые…
Так я говорю, Сильвестр?

– Ждите от него разорения людям и уязвления православной церкви и крови пролитой –
потоки… Когда гороскоп его составлял, – волосы у меня торчком поднялись, слова-то,
цифры, линии – кровью набухали… Ей-ей… Давно сказано: ждите сего гороскопа…
Василий Васильевич приподнялся на локте, бледный, землистый.

– Ты не врешь, поп? (Сильвестр потряс наперсным крестом.) Про что говоришь-то?
– Давно мы ждали этого гороскопа, – повторил Медведев до того странно, что у Василия
Васильевича лихорадка морозом подрала по хребту. Шакловитый вскочил, загремев
серебряными цепочками, подхватил саблю и шапку под мышку.

– Поздно будет, Василий Васильевич… Смотри – торчать нашим головам на кольях…
Медлишь, робеешь, – и нам руки связал…
Закрывая глаза, Василий Васильевич проговорил:

– Я вам руки не связываю…
Больше от него не добились ни слова. Шакловитый ушел, за окном было слышно, –
бешено пустил коня в ворота. Медведев, подсев к изголовью, заговорил о патриархе
Иоакиме: двуличен-де, глуп, слаб. Когда его в ризнице одевают, – митрополиты его
толкают, вслед кукиши показывают забавы ради. Надо патриарха молодого, ученого,
чтобы церковь цвела в веселье, как вертоград…
– Твою б, князь, корону увила б тем виноградом божественным… (Щекотал ухо
сандаловой, розовым маслом напитанной бородой…) Скажем, я, – нет и нет, не отказался
бы от ризы патриаршей… Процвели бы… Васька Силин, провидец, глядел с колокольни
Ивана Великого на солнце в щель между пальцами и все сие увидал на солнце в знаках…
Ты с Силиным поговори… А что про Иоакима, – так ему каждую субботу четыре ведра
карасей возят тайно из Преображенского… И он принимает…

Ушел и Медведев. Тогда Василий Васильевич раскрыл сухие глаза. Прислушался. За
дверью похрапывал князев постельничий. На дворе по плитам шагали караульные. Взяв
свечу, Василий Васильевич открыл за пологом кровати потайную дверцу и начал
спускаться по крутой лесенке. Лихорадка трогала ознобом, мысли мешались.
Останавливался, поднимал над головой свечу, со страхом глядел вниз, в тьму…

«Отказаться от великих замыслов, уехать в вотчины? Пусть минует смута, пусть без него
перегрызутся, перебесятся… Ну, а срам, а бесчестье? То полки водил, скажут, теперь
гусей пасет, князь-та, Василий-та… (Дрожала свеча в похолодевшей руке.) За корону
хватался, – кур щупает… (Стукнув зубами, сбежал на несколько ступеней.) Что ж это
такое, – остается: как хочет Софья, Шакловитый, Милославские?.. Убить! Не его, так –
он? А ну как не одолеем? Темное дело, неизвестное дело, неверное дело… Господи,
просвети… (Крестится, прислонясь к кирпичной стене.) Заболеть бы горячкой на это
время…»

Спустившись, Василий Васильевич с трудом отодвинул железный засов и вошел в
сводчатое подполье, где в углу на кошме лежал колдун Васька Силин, прикованный
цепью за ногу…
– Боярин, милостивый, за что ты меня?.. Да уж я, кажется…

– Встань…
Василий Васильевич поставил свечу на пол, плотнее запахнул тулупчик. На днях он