Page 114 - Поднятая целина

— Вы пеши? — спросил его Яков Лукич.
— Это я только с твоего двора, а там на улице меня ожидает собственный
автомобиль, — пошутил духа не сронивший подпоручик и, дождавшись, пока Половцев сел
в седло, взялся за стремянной ремень. — Ну, скачи, князь, до вражьего стану, авось я пешой
не отстану!
Яков Лукич проводил гостей за калитку, с чувством огромного облегчения запер ворота
на засов, перекрестился и, озабоченно вынув из кармана полученные от Лятьевского деньги,
долго в предрассветном сумеречье пытался разглядеть, какого они достоинства, и на ощупь,
по хрусту определить, не фальшивые ли.

28

Двадцатого марта кольцевик привез в Гремячий Лог запоздавшие по случаю половодья
газеты со статьей Сталина «Головокружение от успехов». Три экземпляра «Молота» за день
обошли все дворы, к вечеру превратились в засаленные, влажные, лохматые лоскутки.
Никогда за время существования Гремячего Лога газета не собирала вокруг себя такого
множества слушателей, как в этот день. Читали, собирались группами, в куренях, на
проулках, по забазьям, на приклетках амбаров… Один читал вслух, остальные слушали,
боясь проронить слово, всячески соблюдая тишину. По поводу статьи всюду возникали
великие спорища. Всяк толковал по-своему, в большинстве так, кому как хотелось. И почти
везде при появлении Нагульнова или Давыдова почему-то торопливо передавали газету из
рук в руки, пока она, белой птицей облетев толпу, не исчезала в чьем-нибудь широченном
кармане.
— Ну, теперь полезут колхозы по швам, как прелая одежина! — первым высказал
догадку торжествующий Банник.
— Навоз уплывет, а что потяжельше — останется, — возражал ему Демка Ушаков.
— Гляди, как бы навыворот, наоборот не получилось, — ехидствовал Банник и спешил
уйти, чтобы в другом месте шепнуть людям, которые понадежнее: «Бузуй, выписывайся из
колхозу, покеда-свободу крепостным объявили!»
— Раскорячился середняк! Одной ногой в колхозе стоит, а другую поднял, отрясает и
уже норовит зараз, как бы из колхоза переступить обратно в свое хозяйство, — говорил
Павло Любишкин Менку, указывая на оживленно разговаривавших колхозников-середняков.
Бабы, много недопонимавшие, по своему бабьему обыкновению занялись догадками и
выгадками! И пошло по хутору:
— Распушаются колхозы!
— Коров — приказано из Москвы — вернуть.
— Кулаков возвертают и записывают по колхозам.
— Голоса отдают энтим, у каких поотняли.
— Церкву на Тубянском открывают, а семенной хлеб, какой в ней был ссыпанный,
раздают колхозникам на прокорм.
Надвигались большие события. Это чувствовалось всеми. Вечером на закрытом
собрании партячейки Давыдов, нервничая, говорил:
— Очень даже своевременно написана статья товарища Сталина! Макару, например,
она не в бровь, а в глаз колет! Закружилась Макарова голова от успехов, заодно и наши
головы малость закружились… Давайте, товарищи, предложения что будем исправлять. Ну,
птицу мы распустили, вовремя догадались, а вот как с овцами, с коровами как быть? Как с
этим быть, я вас спрашиваю? Если это не политически сделать, то тут, факт, получится…
получится, что это — вроде сигнала: «Спасайся, кто может!», «Бежи из колхоза!» И побегут,
скот весь растянут, и останемся мы с разбитым корытом, очень даже просто!
Нагульнов, пришедший на собрание последним, встал, в упор глядя на Давыдова
слезящимися, налитыми кровью глазами, заговорил, и Давыдов почувствовал, как от Макара
резко нанесло запахом водочного перегара: