Page 112 - Поднятая целина

коммунистов эта пропаганда пущенная, гутарили промеж себя, что, мол, «без ветру и ветряк
не будет крыльями махать». Через это решили восставать и вступили в ваш «союз». Понятно
вам? А зараз получается так, что Сталин этих местных коммунистов, какие народ силком
загоняли в колхоз и церква без спросу закрывали, кроет почем зря, с должностев смещает. И
получается хлеборобу легкая дыхания, чересседельная ему отпущенная — хочешь, иди в
колхоз, а хочешь, сиди в своей единоличности. Вот мы и порешили — с вами добром…
Отдайте нам расписки, какие мы вам по нашей дурости подписали, и ступайте, куда хотите,
мы вам вреда чинить не будем через то, что сами мазаные…
Половцев отошел к окну, прислонился к косяку спиной, побледнел так, что всем стало
заметно, но голос его прозвучал твердо, с сухим накалом, когда он, оглядывая всех, спросил:
— Это что же, казачки? Измена?
— Уж это как хотите, — ответил ему еще один старик, — как хотите прозывайте, но
нам с вами зараз не по дороге. Раз сам хозяин стал нам в защиту, то чего же нам на сторону
лезть? Вот меня лишили зазря голосу, выселять хотели, а у меня сын в Красной Армии, и,
значится, я своих правов голоса достигну. Мы не супротив Советской власти, а супротив
своих хуторских беспорядков, а вы нас хотели завернуть противу всей Советской власти.
Нет, это не гоже нам! Возверните нам расписки, покедова добром просим.
И еще один пожилой казак говорил, неспешно поглаживая левой рукой кучерявую
бородку:
— Промахнулись мы, товарищ Половцев… Видит бог, промахнулись! Не путем мы с
вами связались. Ну, да ить от спыток — не убыток, теперича будем ходить без
вилюжечков… Прошедший раз слухали мы вас, как вы нам золотые горы сулили, и диву
давались: уж дюже ваши посулы чижолые! Вы говорили, что, мол, союзники нам — на
случай восстания — в один момент оружию примчат и всю военную справу. Наше, мол, дело
только постреливать коммунистов. А посля раздумались мы, и что же оно получается?
Оружию-то они привезут, это добро дешевое, но, гляди, они и сами на нашу землю слезут? А
слезут, так потом с ними и не расцобекаешься! Как бы тоже не пришлось их железякой с
русской землицы спихивать. Коммунисты — они нашего рода, сказать, свои, природные, а
энти черти-те по-каковски гутарют, ходют гордые все, а середь зимы снегу не выпросишь, и
попадешься им, так уж милости не жди! Я побывал в двадцатом году за границей, покушал
французского хлеба на Галиполях и не чаял оттедова ноги притянуть! Дюже уж хлеб их
горьковатый! И много нациев я перевидал, а скажу так, что, окромя русского народа, нету
желанней, сердцем мягше. В Константинополе и в Афинах работал в портах, на англичан,
французов насмотрелся. Ходит такая разутюженная гадюка мимо тебя и косоротится оттого,
что я, видишь ты, небритый, грязный, как прах, потом воняю, а ему на меня глядеть — душу
воротит. У него ить, как у офицерской кобылы, все до самой подхвостницы подмыто и
выскоблено, и вот он этим гордится, а нами гребут. Ихние матросы в кабаках, бывало, нас
затрагивают и чуть чего — боксом бьют. Но наши донские и кубанские трошки приобыкли в
чужих краях и начали им подвешивать! — Казак улыбнулся, в бороде синеватым лезвием
сверкнули зубы. — По-русски даст наш биток какому-нибудь англичанину, а он с ног —
копырь, и лежит, за голову держится, тяжело вздыхает. Нежные они на русский кулак, и хоть
сытно едят, а квелые. Мы этих союзников раскусили и поотведали! Нет уж, мы тут с своей
властью как-нибудь сами помиримся, а сор из куреня нечего таскать… Расписочки-то вы нам
ублаговолите назад!
«Махнет он зараз в окно, а я остануся, как рак на меле! Вот так влез!.. Ох, матушка
родимая, в лихой час ты меня зародила! Связался с распроклятым! Попутал нечистый дух!»
— думал Яков Лукич, ерзая по скамейке, глаз не сводя с Половцева. А тот спокойно стоял у
окна, и теперь уже не бледность заливала его щеки, а темная просинь гнева, решимости. На
лбу вздулись две толстые поперечные жилы, руки неотрывно сжимали подоконник.
— Ну, что же, господа казаки, воля ваша: не хотите идти с нами — не просим, челом не
бьем. Расписок я не верну, они не со мною, а в штабе. Да вы напрасно и опасаетесь, я же не
пойду в ГПУ заявлять на вас…