Page 118 - Поднятая целина

незнакомый уверенно, с улыбкой в басовитом голосе говорил:
— «…сколько ни давай, сколько ни плати, — все им мало!» А другой и говорит: «Зараз
проявились у Советской власти два крыла: правая и левая. Когда же она сымется и улетит от
нас к ядрене-фене?»
Покатился разноголосый смех и неожиданно быстро смолк.
— Тссс!.. Давыдов! — послышался тревожный шепот.
И тотчас же прежний басовитый голос, уже без малейшего намека на игривость, с
притворной деловитостью, врастяжку заговорил:
— Да-а-а… Кабы не было дождей, с посевом скоро управились бы… Земля подсыхает
прямо-таки невидя… Ну что же, братцы, на спокой, что ли? Прощевайте покедова!
Кашель. Шаги…

29

На другой день было подано двадцать три заявления о выходе из колхоза. Вышли
преимущественно середняки, вступившие в колхоз в числе последних, на собраниях обычно
отмалчивавшиеся, постоянно спорившие с нарядчиками, неохотно выходившие на работу.
Это про них Нагульнов говорил: «Да разве ж это колхозники? Это так, ни рыба ни мясо!»
Вышли те, которые, по сути, были мертвым балластом в бригадах, которые и
колхозниками-то стали то ли из-за опасений, как бы не попасть в немилость у власти, то ли
просто увлеченные общим могущественным приливом, тягой в колхоз, начавшейся еще в
январе.
Давыдов, принимая заявления, пробовал и этих уговаривать, советовал подумать,
повременить, но выходцы уперлись на своем, и Давыдов в конце концов махнул рукой.
— Идите, граждане, но помните: будете обратно проситься в колхоз — мы тогда еще
подумаем, принимать вас или нет!
— Навряд мы будем обратно проситься! Надеемся сызнова без колхоза прожить… Да
оно, видишь ли, Давыдов, и раньше без колхоза мы как-то жили, с голоду не пухли, свому
добру сами были хозяева, чужие дяди нам не указывали, как пахать, как сеять, на попихачах
ни у кого не были… Так что думаем и зараз без колхоза жить, не скучать! — улыбаясь в
закрученные каштановые усы, за всех отвечал вчерашний колхозник Батальщиков Иван.
— Мы-то тоже без вас как-нибудь проживем! Уж плакать и убиваться не будем, факт!
Баба с телеги — кобыле легче, — отрезал Давыдов.
— Оно и лучше, когда полюбовно разойдемся. Горшок об горшок и — без обиды врозь.
Дозвольте скотинку нашу из бригад забрать?
— Нет, этот вопрос мы будем ставить на правлении. Подождите до завтра.
— Годить нам некогда. Вы колхозом, может, посля троицы начнете сеять, а нам надо в
поле ехать. До завтра погодим, а уж ежели вы зачнете и завтра нашу худобу держать, тогда
возьмем сами!
В голосе Батальщикова была прямая угроза, и Давыдов слегка покраснел от злости,
когда отвечал ему:
— Я посмотрю, как ты сумеешь взять что-либо из колхозной конюшни без ведома
правления! Во-первых, не дадим, а во-вторых, если и возьмешь — будешь отвечать по суду.
— За свою скотиняку-то?
— Пока она — колхозная.
С этими бывшими колхозниками Давыдов расстался без малейшего чувства сожаления,
но заявление о выходе Демида Молчуна его неприятно поразило. Демид пришел уже перед
вечером, сильно пьяный и все такой же неразговорчивый. Не поздоровавшись, сунул клочок
газетной бумажки с нацарапанными поперек текста словами: «Выпущайте из колхоза».
Давыдов повертел в руках немногословное молчуновское заявление, с некоторым
недоумением, с недовольством в голосе спросил:
— Что же это ты, а?