Page 116 - Поднятая целина

раз пошел в атаку — с полдороги не поворачивай назад!
— Ты от эскадрона-то выскакал вперед как раз на сотенник… — хмурясь, сказал
Разметнов, последнее время упорно поддерживавший Давыдова. — И ты, пожалуйста,
кончай, Макар, об деле надо гутарить! Вот когда выберут тебя секретарем ЦК, тогда уж ты
будешь опрометь головы в атаку кидаться, а зараз — ты рядовой боец и ты строй соблюдай,
а то мы тебе прикорот сделаем!
— Ты не перебивай, Андрей! Я любому приказу партии подчиняюсь, а зараз хочу
говорить не потому, что я своей родимой партии намереваюсь супротивничать, а потому, что
я ей добра хочу! Товарищ Сталин прописал, что надо было работать с учетом местности,
так? А почему ты Давыдов, говоришь, что статья именно мне в глаз встромилась? В ней же
не прописано прямо, что Макар Нагульнов — автор и чиновник? Может, эти слова вовсе
даже меня и не касаемые? А вот, кабы товарищ Сталин приехал в Гремячий Лог, я бы ему
так и сказал: «Дорогой наш Осип Виссарионыч! Ты, значится, супротив того, чтобы нашим
середнякам острастку задавать? Ты их прижеливаешь и норовишь с нежностями
уговаривать? А ежели он, этот середняк, в прошедших временах был в белых казаках и до се
до невозможности привеженный к собственности, тогда в какое место мне его лизать, чтобы
он в колхоз вошел и терпеливо приближался к мировой революции? Ить он, середняк этот, в
колхоз войдет, и то не может отрешиться от собственности, а все прицеляется, как бы свою
худобу дюжей подкармывать, вот он какой!» Ну, а уж ежели товарищ Сталин, поглядев на
такой народ, опять настаивал бы, что я искривления производил и колхозников развенчивал,
то тут бы я прямо сказал ему: «Пущай их черт венчает, товарищ Сталин, а я больше не могу
через состояние своего раскиданного по фронтам здоровья. Отпустите меня на китайскую
границу, там я дюжей партии спонадоблюсь, а Гремячий пущай Андрюшка Разметнов
коллективизирует. Он и хребтиной жидковат, кланяться бывшим белым может преотлично, и
слезу пущает… Это он тоже может!»
— Ты меня не трожь, а то я тоже могу тронуть…
— А ну, довольно! Хватит на сегодня! — Давыдов встал, подошел к Макару вплотную,
с не присущим ему холодком в голосе спросил: — Письмо Сталину, товарищ Нагульнов, это
— линия ЦК. Ты, что же, не согласен с письмом?
— Нет.
— А ошибки свои признаешь? Я, например, свои признаю. Против фактов не попрешь
и выше кое-чего не прыгнешь. Я не только признаю, что мы пересолили, обобществив
мелкий скот, телят, но и буду исправлять свои ошибки. Мы чересчур увлеклись процентом
коллективизации, хотя в этом и райкомовская вина есть, и слишком мало поработали над
фактическим укреплением колхоза. Ты признаешь это, товарищ Нагульнов?
— Признаю.
— Так в чем же дело?
— Статья неправильная.
Давыдов с минуту разглаживал ладонями грязную клеенку на столе, неизвестно для
чего подкрутил фитиль умеренно горевшей лампы, — видимо, пытался унять волнение и не
смог.
— Ты! Дубина, дьявол!.. Тебя за эти разговорчики в другом месте из партии вышибли
бы! Ну, факт! Ты с ума свихнулся, что ли? Или ты сейчас же прекратишь этот… свое это…
свою оппозицию, или мы на тебя… Факт! Мы терпели достаточно твоих высказываний, а
если уж ты ставишь это по-серьезному, — пожалуйста! Мы официально сообщим райкому о
твоем выступлении против линии партии!
— Сообщай. Я сам заявлю в райком. За Банника и за все разом отвечу…
Давыдов несколько приутих, вслушиваясь в потерянный голос Макара, но со все еще не
остывшим озлоблением, пожимая плечами, сказал:
— Знаешь что, Макар? Поди-ка ты проспись, а уж потом мы будем с тобой говорить
фактически. А то у нас с тобой получается, как в сказке про белого бычка: «Мы с тобой
шли?» — «Шли». — «Тулуп нашли?» — «Нашли». — «Ну, давай по уговору делить