Page 121 - Поднятая целина

У Агафона по изрубленному оспою лицу пошли бледные матежины 36 , он тоже
повысил голос:
— Я на конюшне или в воловне ночевать вам не обязан! Нечего на меня шуметь. А
коли вы уж дюже чересчур храбрый — подите верните быков!
Может, кольев вам в загорбок навстромляют!
Только перед вечером быков отбили в степи, на выпасе, куда хозяева отправили их под
усиленной охраной. Любишкин, Агафон Дубцов, с ними шестеро колхозников третьей
бригады посадились на лошадей, поскакали в степь. Завидя на противоположном скате балки
пасшихся быков, Любишкин разделил свой немногочисленный отряд надвое:
— Агафон, бери троих и шибкой рысью через балку заходи с правого фланга, а я
обойду их слева. — Любишкин разгладил вороные усы, скомандовал: — Дай повод! Рысью
за мной — арррш!
Дело не обошлось без драки: двоюродный брат Любишкина, Захар Любишкин,
стерегший вместе с тремя другими выходцами быков, изловчился ухватить подскакавшего к
быкам Мишку Игнатенка за ногу, стянул с лошади и, в короткий срок жестоко извозив его по
земле, во многих местах наставил синяков и начисто спустил с плеч рубаху. Пока
подскакавший Павло Любишкин, не слезая с лошади, порол брата толстенным и длинным
арапником, остальные оттеснили пастухов, захватили быков, на рысях погнали к хутору.
Давыдов распорядился на ночь запереть на замки воловни и конюшни, выставить
пикеты из колхозников.
Но, несмотря на все принятые меры по охране скота, в течение двух дней выходцы
сумели угнать семь пар быков и трех лошадей. Скот угнали в степь, к дальним логам, а
чтобы отсутствие взрослых не бросалось в глаза, пастухами послали подростков.
С утра до ночи в правлении колхоза и в сельсовете кучился народ. Уже вставала во весь
рост угроза захвата выходцами колхозных земель.
— Либо зараз же нарезайте нам землю, либо начнем свои старые наделы пахать! —
приступали к Давыдову выходцы.
— Землю вам выделим, не волнуйтесь, граждане единоличники! Завтра начнем
нарезать. Обращайтесь к Островнову, он этим делом будет заправлять, фактически вам
говорю, — успокаивал Давыдов.
— А где нам отведете землицу? И какую?
— Где будет свободная.
— Может, она, свободная-то, будет в конце хуторского надела, тогда как?
— Ты, товарищ Давыдов, не дуракуй! Ближние земли все колхозу отошли, — выходит,
что нам будет земля в далях? Скотину не даете, мы, может, на себе, на коровенках будем
сеять, и нам же дальняя земля подлежит? Эх, вот она какая власть справедливая!
Давыдов уговаривал, объяснял, что он не может наделять землей там, кому где
захотелось, так как не может дробить колхозный массив, резать его на клинья и нарушать
проведенное осенью землеустройство. Выходцы, пошумев, уходили, а через несколько
минут вваливалась новая толпа, и — с порога:
— Земли давайте! Да что ж это такое? Какое вы имеете право держать нашу землю?
Ить вы же нам сеять не даете! А товарищ Сталин как про нас писал? Мы ему тоже могем
описать, что не токмо скотину не дают, но и земли, всех правов состояния полишили. Он вас
тоже за это дело не похвалит!
— Яков Лукич, отводи им завтра с утра землю за Рачьим прудом.
— Это целину? — орали выходцы.
— Залежь, какая ж это целина? Ее пахали, но давешь, лет пятнадцать назад, —
объяснял Яков Лукич.
И сразу поднимался, кипучий, бурный крик:

36 Пятна.