Page 135 - Поднятая целина

восемьдесят три га. Считаю необходимым немедленно мобилизовать весь районный актив и
бросить его по колхозам. По моему мнению, всеми средствами надо удерживать колхозников
от выхода и обязать правление колхозов и секретарей ячеек повседневно вести среди
колхозников разъяснительную работу и главный упор сделать на широкое осведомление
колхозников… на широкий рассказ о том, какие льготы дает государство колхозам, так как
это в ряде мест ничуть даже не разъяснено. Очень многие колхозники до сих пор не знают,
какие отпущены колхозам кредиты и все такое прочее. Кроме этого, вношу предложение:
срочно рассмотреть дела о виновниках тех перегибов, через которые мы не можем
приступить к севу и которые на основании постановления ЦК от четырнадцатого марта
должны сниматься с работы. Я предлагаю срочно рассмотреть и привлечь всех их к суровой
партийной ответственности. Я кончил.
— По докладу Беглых будет кто говорить? — спросил секретарь райкома, обводя
присутствующих взглядом, умышленно избегая глаз Нагульнова.
— Да что же говорить, картина ясная, — вздохнул один из членов бюро, начальник
районной милиции, плотный постоянно потеющий крепыш с военной выправкой, с
многочисленными шрамами на лоснящейся бритой голове.
— Примем за основу нашего решения выводы Беглых, так, что ли? — спросил
секретарь.
— Конечно.
— Теперь вот о Нагульнове. — Секретарь впервые за время заседания взглянул на
Макара, на несколько секунд задержал на нем блуждающий, отчужденный взгляд. — Вам
известно, что он, будучи секретарем гремяченской партячейки, совершил ряд тяжких
преступлений против партии. Вопреки указаниям райкома вел левацкую линию во время
коллективизации и сбора семфонда. Он избил наганом одного середняка-единоличника,
запирал в холодную колхозников. Товарищ Самохин сам ездил в Гремячий, расследовал это
дело и открыл вопиющие нарушения Нагульновым революционной законности,
вредительское искажение линии партии. Дадим слово Самохину. Сообщи бюро, товарищ
Самохин, что ты установил относительно преступной деятельности Нагульнова. —
Секретарь прикрыл глаза пухлыми веками, тяжело облокотился.
Нагульнов еще с момента прихода в райком понял, что дело его плохо, что
снисхождения ему не ждать. Секретарь райкома с небывалой сдержанностью поздоровался с
ним и, как видно, уклоняясь от разговора, тотчас же обратился с каким-то вопросом к
председателю РИКа.
— Как мое дело, Корчжинский? — не без робости спросил у него Макар.
— Бюро решит, — неохотно отвечал тот.
Да и все остальные избегали вопрошающих глаз Макара, сторонилась его. Вопрос о
нем между ними, вероятно, был уже решен заранее; лишь один начальник милиции Балабин
сочувственно улыбнулся Макару, крепко пожимая его руку:
— Нагульнов, не робей! Ну, проштрафился, ну, запутался и наломал дров, так ведь мы
же политически не очень-то подкованы. Не такие мозговитые, как ты, и то ошибались! — Он
вертел своей круглой головой, крепкой, обточенной, как речной камень-голыш, вытирал пот
с короткой, красной шеи, сожалеюще причмокивал толстыми губами. Макар, приободрясь,
смотрел в налитое полнокровным румянцем лицо Балабина, благодарно улыбался, сознавая,
что этот парень насквозь его видит, понимает и сочувствует. «Строгий выговор мне влепят,
снимут с секретарей», — думал Макар и с тревогой поглядывал на Самохина. Этот
маленький большелобый человек, не терпевший разводов, беспокоил его больше всех. И
когда Самохин достал из портфеля увесистую папку, Нагульнов больно ощутил острый угол
тревоги. С надсадным звоном у него застучало сердце, кровь кинулась в голову, загорелись
виски, легкая пьянящая тошнота подкатила к горлу. Такое состояние было у него всегда
незадолго перед припадком. «Только бы не зараз!» — внутренне содрогнулся он,
вслушиваясь в замедленную речь Самохина.
— По поручению райкома и райКК я расследовал это дело. Путем опроса самого