Page 255 - Поднятая целина

ночью летняя стряпка загорелась. Стряпка была построена близко к дому, а ветер в ту ночь
был подходящий и дул как раз от стряпки прямо к дому, ну, занялся и дом. Сгорело все
подворье ясным огнем, и сараи не удержались. Был у Антипа раньше круглый курень, а
нынче живет в саманной хатенке. Так-то с Лукичом связываться. Он и давние обиды не
прощает, не говоря уж про нынешние. Но не в этом дело, парень. Сразу-то сказать
милиционеру о своем подозрении я не решился: тут-таки и оробел, а тут не был в
окончательной надежде, что один Яков Лукич такие подковки носит. Надо было проверить
— ить в гражданскую войну у нас полхутора английские ботинки носили. А через час на
крыльце у Хопровых, небось, так натоптали, что и верблюжьего следа от конского нельзя
было отличить. Вот она какая штука, парень, не дюже все это просто, ежели обмозговать все
как следует. А нынче я тебя призвал не косилки глядеть, а поговорить по душам.
— Поздно ты надумал, тугодум… — с укором сказал Давыдов.
— Пока ишо не поздно, а ежели ты вскорости глаза свои не разуешь, то будет и поздно,
это я тебе окончательно говорю.
Давыдов помедлил, ответил, старательно подбирая слова:
— Насчет меня, Сидорович, насчет моей работы ты много правильного сказал, и за это
спасибо тебе. Работу свою мне надо перестроить, факт! Но черт его в новинку все сразу
узнает!
— Это верно, — согласился Шалый.
— Ну и насчет расценок по твоей работе все пересмотрим и дело поправим. Около
Островнова теперь придется походить, раз не взяли его с поличным сразу. Тут нужно время.
Но только о нашем разговоре ты никому ни слова. Слышишь?
— Могила! — заверил Шалый.
— Может, что-нибудь еще скажешь? А то я сейчас пойду в школу, дело там есть к
заведующему.
— Скажу. Бросай ты Лукерью окончательно! Она тебя, парень, подведет под
монастырь…
— О, черт тебя возьми! — с досадой воскликнул Давыдов. — Поговорили о ней, и
хватит. Я думал, ты что-нибудь дельное скажешь на прощанье, а ты опять за старое…
— А ты не горячись, ты слушай старого человека пристально. Я тебе мимо не скажу, и
ты знай, что она последнее время не с одним тобой узлы вяжет… И ежели ты не хочешь
пулю в лоб получить, бросай ее, суку, окончательно!
— От кого же это я могу пулю получить?
Твердые губы Давыдова лишь слегка тронула недоверчивая улыбка, но Шалый
приметил ее и рассвирепел:
— Ты чего оскаляешься? Ты благодари бога, что пока ишо живой ходишь, слепой ты
человек! Ума не приложу: почему он стрелял в Макара, а не в тебя?
— Кто это «он»?
— Тимошка Рваный, вот кто! На черта ему Макар сдался — не пойму. Я тебя для этого
и позвал, чтобы упредить, а ты оскаляешься не хуже моего Ванятки.
Давыдов непроизвольным движением положил руку в карман, навалился грудью на
стол.
— Тимошка? Откуда он?
— Из бегов. Окромя откуда же?
— Ты его видел? — тихо, почти шепотом спросил Давыдов.
— Нынче у нас среда?
— Среда.
— Ну, так в субботу ночью видал я его вместе с твоей «Пушкой. Корова у нас в этот
вечер не пришла из табуна, ходил ее, холеру искать. Возле полночи уже гоню ее, проклятую,
домой и набрел на них возле хутора.
— А ты не обознался?
— Думаешь, Тимошку с тобой попутал? — насмешливо усмехнулся Шалый. — Нет,