Page 256 - Поднятая целина

парень, у меня глаза вострые, даром что старик. Они, должно быть, подумали, что скотиняка
одна шатается в потемках, а я следом шел, ну, они меня не сразу и приметили. Лушка
говорит: «Тю, проклятая, это корова, Тимоша, а я подумала — человек». И вот я тут. Она
первая вскочила, и сразу же встал Тимошка, Слышу — затвором клацнул, а сам молчит. Ну,
я так спокойночко говорю им: «Сидите, сидите, добрые люди! Я вам не помеха, корову вон
гоню, отбилась от табуна коровка…»
— Ну, теперь все понятно, — скорее самому себе, чем Шалому, сказал Давыдов и
тяжело поднялся со скамьи.
Левой рукой он обнял кузнеца, а правой крепко сжал его локоть.
— Спасибо тебе за все, дорогой Ипполит Сидорович!
Вечером он сообщил Нагульнову и Разметнову о своем разговоре с Шалым, предложил
немедленно сообщить в районный отдел ГПУ о появлении в хуторе Тимофея Рваного. Но
Нагульнов, воспринявший эту новость с великолепнейшим спокойствием, возразил:
— Никуда сообщать не надо. Они только все дело нам испортят. Тимошка не дурак, и в
хуторе он жить не будет, а как только появится хоть один из этих районных гепеушников, он
сразу узнает и смоется отсюда.
— Как же он может узнать, ежели из ГПУ прибудут тайно, ночью? — спросил
Разметнов.
Нагульнов с добродушной насмешливостью взглянул на него:
— Дитячий разум у тебя, Андрей. Волк всегда первым увидит охотника, а потом уже
охотник — его.
— А что ты предлагаешь? — задал вопрос Давыдов.
— Дайте мне пять-шесть дней сроку, а я вам Тимошку представлю живого или
мертвого. По ночам вы с Андреем все-таки остерегайтесь: поздно из квартир не выходите и
огня не зажигайте, вот и все, что от вас требуется. А там — дело мое.
Подробно рассказать о своих планах Нагульнов категорически отказался.
— Ну что ж, действуй, — согласился Давыдов. — Только смотри — упустишь
Тимофея, а тогда он утянет так, что мы его и вовек не сыщем.
— Будь спокоен, не уйдет, — тихо улыбаясь, заверил Нагульнов и опустил темные
веки, притушил блеснувшие на мгновение в глазах огоньки.

11

Лушка по-прежнему жила у тетки. Крытая чаканом хатка — с желтыми кособокими
ставнями и вросшими в землю, покосившимися от старости стенами — лепилась на самом
краю обрыва у речки. Небольшой двор зарос травой и бурьяном. У Алексеевны, Лушкиной
тетки, кроме коровы и маленького огородишка, ничего в хозяйстве не было. В невысоком
плетне, огораживавшем двор со стороны речки, был сделан перелаз. Пожилая хозяйка,
пользуясь им, ходила на речку за водой, поливала на огороде капусту, огурцы и помидоры.
Возле перелаза горделиво высились пунцовые и фиолетовые шапки татарника, густо
росла дикая конопля; по плетню, между кольев, извивались плети тыкв, узоря его
колокольчиками желтых цветов; по утрам плетень сверкал синими брызгами
распускающихся вьюнков и издали походили на причудливо сотканный ковер. Место было
глухое. Его-то и облюбовал Нагульнов, на другой день рано утром проходя мимо двора
Алексеевны по берегу речки.
Два дня он бездействовал, ожидая, когда кончится насморк, а на третий, как только
стемнело, надел ватную стеганку, крадучись вышел на улицу, спустился к речке. Всю ночь
— черную, безлунную — пролежал он в конопле под плетнем, но никто не появился у
перелаза. На рассвете Макар ушел домой, поспал несколько часов, днем уехал в первую
бригаду, начавшую покос травы, а с приходом темноты он уже снова лежал у перелаза.
В полночь тихонько скрипнула дверь хаты. Сквозь плетень Макару было видно, как на
крыльце показалась темная женская фигура, закутанная в темный платок. Макар узнал