Page 262 - Поднятая целина

Сухие губы Нагульнова чуть тронула еле приметная усмешка:
— У него в бригаде почти сплошь все богомольцы, приверженные к церковному
опиуму, а особенно — которые в юбках. Выехать-то они выехали, а косить в праздник ни
черта не будут! Гляди, ишо в Тубянской в церковь кое-кто из бабенок потянется, а дело не
ждет, да и погода может подвести, и получим вместо сена собачью подстилку.
— Хорошо, я съезжу с утра пораньше, проверю. Никаких отлучек, разумеется, не
допущу! Спасибо, что предупредил. А почему же это только у Любишкина, как ты говоришь,
почти сплошь богомольные?
— Ну, этого добра и в других бригадах хватает, но в третьей их гуще.
— Понятно. А ты что думаешь завтра делать? Может быть, в первую проедешь?
Нагульнов нехотя ответил:
— Никуда я не поеду, «побуду несколько дней дома. Что-то я весь какой-то квелый
стал… Как будто меня в три била били, в пяти мялах мяли…
Так уже повелось в гремяченской ячейке, что во время полевых работ каждый
коммунист обязан был находиться в поле. Обычно выезжали туда еще надолго до получения
указаний из райкома. И на этот раз присутствие Нагульнова в одной из бригад было просто
необходимо, но Давыдов отлично понимал душевное состояние товарища, а потому и сказал:
— Что ж, оставайся, Макар, дома. Оно так-то, пожалуй, и лучше будет: надо же
кому-нибудь из руководителей на всякий случай в хуторе быть.
Последнюю фразу Давыдов добавил только потому, что не хотел в открытую
выказывать Макару свое сочувствие. И Нагульнов — будто он только за этим и приходил, —
не попрощавшись, вышел.
Но через минуту снова вошел в горницу, виновато усмехнулся:
— Память у меня стала, как дырявый карман, даже попрощаться с тобою забыл.
Вернешься от Любишкина — зайди, расскажи, как там богомольцы живут и куда глазами
глядят: под ноги лошадям или на крест тубянской церкви. Ты им скажи, этим крещенным
чудакам, что Христос только древним людям манную крупу с неба сыпал в голодный год, да
и то раз за всю жизню, а казакам он сено на зиму заготавливать не будет, пущай на него не
надеются! Одним словом, развей там на полный ход антирелигиозную пропаганду! Да ты и
сам знаешь, что именно при таких случаях надо говорить. Жалко, что я с тобой не поеду, а то
бы я мог тебе большую пользу в антирелигии оказать. Оно, конечно, может, и не такой уж
сильный я оратор, но зато, брат, кулак у меня при случае на любую дискуссию гожий! Как
разок припечатаю, так мой супротивник и возражать мне не сможет, потому что возражать
хорошо стоя, а лежа — какие же у него могут быть возражения? Лежачие возражения во
внимание не принимаются!
Нагульнов, вдруг оживившись и блестя повеселевшими глазами, предложил:
— Давай, Сема, и я с тобой поеду! А ну, не ровен час, у тебя с бабами неувязка выйдет
на почве религиозного недоумения, тогда и я очень даже могу тебе пригодиться. Ты же
наших баб знаешь: ежели они тебя весною в первый раз до смерти не доклевали, то в другой
раз непременно доклюют. А со мной ты не пропадешь! Я знаю, как с этим чертовым семенем
обходиться!
Всеми силами сдерживая смех, Давыдов испуганно замахал руками:
— Нет, нет! Что ты! Никакой мне твоей помощи не надо, сам обойдусь! А может быть,
и страхи-то твои совершенно напрасны? Народ стал значительно сознательнее по сравнению
с первыми месяцами коллективизации, факт! А ты, Макар, по-прежнему меряешь его на
старый аршин, это — тоже факт!
— Как хочешь, могу ехать, могу и не ехать. Подумал, что, может быть, пригожусь тебе,
а ежели ты такой гордый герой — управляйся сам.
— Ты не обижайся, Макар, — примиряюще заговорил Давыдов. — Но из тебя плохой
борец против религиозных предрассудков, а вот напортить в этом деле ты можешь
основательно, ох, основательно!
— По этому вопросу я с тобой спорить не желаю, — сухо сказал Нагульнов. — Смотри