Page 266 - Поднятая целина

— Да что я, сам буду есть это сено, что ли? Для общей же пользы стараюсь! И при чем
тут план? — потеряв терпение, выкрикнул Давыдов.
— Ты не шуми, председатель, шумом-громом ты меня не испужаешь, я в артиллерии
служил. Ну, пущай, скажем, для общей пользы ты стараешься, а к чему же из людей жилы
тянуть, заставлять их работать день и ночь? Вот при этом-то самом и план! Ты норовишь
перед районным начальством выслужиться, районное — перед краевым, а мы за вас
расплачивайся. А ты думаешь, что народ ничего не видит? Ты думаешь, народ слепой? Он
видит, да куда же от вас, таких службистых, денешься? Тебя, к примеру, да и таких других,
как ты, мы сместить с должности не можем? Нет! Вот вы и вытворяете, что вам на ум
взбредет, а Москва — далеко, Москва не знает, какие коники вы тут выкидываете…
Вопреки предположениям Нагульнова, не с женщинами пришлось Давыдову
столкнуться. Но от этого задача его не становилась легче. По настороженному молчанию
казаков Давыдов понял, что окриком тут не поможешь, а скорее повредишь делу. Надо было
запастись выдержкой и действовать самым надежным средством — убеждением.
Внимательно разглядывая злое лицо Устина, он облегченно подумал: «Хорошо, что я не взял
с собою Макара! Быть бы сейчас мордобою и драке…»
Чтобы как-то выиграть время и осмыслить предстоящий план схватки с Устином и,
возможно, с теми, кто его вздумает поддержать, Давыдов спросил:
— Когда меня выбирали председателем, ты голосовал за меня, Устин Михайлович?
— Нет, воздержался! С чего бы это я стал за тебя голосовать? Тебя привезли, как кота в
мешке…
— Я сам приехал.
— Все едино, приехал кот в мешке, так с какой же стати я бы за тебя голосовал, не
знаючи, что ты за фигура!
— А сейчас ты против меня?
— А как же иначе? Конечно, против!
— Тогда ставь на общем колхозном собрании вопрос о моем смещении. Как собрание
постановит, так и будет. Только обосновывай свое предложение как следует, иначе
погоришь!
— Не погорю, не беспокойся, и с этим ишо успеется, это не к спеху. А пока ты,
председатель, скажи нам: куда ты наши выходные дни замотал?
Ответить на такой вопрос было проще простого, но Устин не дал Давыдову и рта
раскрыть:
— Почему в районе, в станице то есть, служащие барышни по воскресеньям морды
намажут, напудрят и гуляют по улицам день-деньской, по вечерам танцы танцуют, кино
ходят глядеть, а наши бабы и девки должны и по воскресеньям потом умываться?
— В рабочую пору, летом…
— У нас всегда рабочая пора — и зимой и летом, круглый год — рабочая пора.
— Я хочу сказать…
— Нечего зря язык мозолить! И сказать тебе нечего!
Давыдов предупреждающе поднял руку:
— Постой, Устин!
Но Устин перебил его дробной скороговоркой:
— Я и так стою перед тобой, как работник, а ты в седле сидишь, как барин.
— Подожди же, прошу тебя, как человека!
— Нечего мне ждать! Жди не жди, а верного слова от тебя ни черта не дождешься!
— Ты дашь мне сказать? — багровея, крикнул Давыдов.
— Ты на меня не ори! Я тебе не Лушка Нагульнова! — Устин хватнул воздуха широко
раздутыми ноздрями и каким-то надтреснутым голосом заговорил громко и часто: — Все
равно, брехать на ветер мы тебе тут не дадим! Трепись на собраниях сколько влезет, а тут
речь мы ведем. И ты, председатель, нас картами не попрекай! Мы в колхозе сами хозяева:
хотим — работаем, не хотим — отдыхаем, а силком работать нас в праздники ты не