Page 265 - Поднятая целина

испугавшись необычной опоры под ногами, взвился на дыбы, прыгнул далеко в сторону.
Давыдов резко качнулся, едва не потеряв стремя, но все же удержался в седле. Он отвалился
назад, до отказа натянул поводья и, когда кое-как овладел переплясывавшим на одном месте
конем, крикнул еще громче:
— Где Любишкин, спрашиваю?!
— Вон он косит, вторая косилка слева по бугру. Да ты чего расшумелся, председатель?
Гляди, как бы голос не сорвал… — язвительно ответил Устин Рыкалин, пожилой
приземистый казак со сросшимися у переносья белесыми бровями и густовеснушчатым
круглым лицом.
— Почему лодырничаете?! Я вас всех спрашиваю! — Давыдов даже задохнулся от
негодования и крика.
После недолгого молчания болезненный и смирный Александр Нечаев, живший в
хуторе по соседству с Давыдовым, ответил:
— Лошадей некому гонять, вот оно какое дело. Бабы и которые девки в церкву ушли,
ну а мы нехотяючи и празднуем… Просили их, окаящих, отставить это дело, так они ни в
какую, и погладиться не дались! То есть никак не могли их удержать. И так и этак просили,
но уломать не могли, верь слову, товарищ Давыдов.
— Допустим, верю. Но почему вы-то, мужчины, не работаете? — уже несколько
сдержаннее, но все еще излишне громко спросил Давыдов.
Конь никак не хотел успокоиться, он приседал и пугливо стриг ушами, под кожей у
него мелкими волнами ходила дрожь. Давыдов, сдерживая коня туго натянутыми поводьями,
гладил его шелковистую, теплую шею, терпеливо ждал ответа, но на этот раз молчание
что-то затянулось…
— Опять же не с кем работать. Баб-то, говорю, нету, — уже неохотно проговорил
Нечаев, оглядываясь на остальных, вероятно ожидая от них поддержки.
— Как это не с кем? Вас здесь восемь человек бездельников. Могли бы пустить четыре
косилки? Могли! А вы картами развлекаетесь. Не ждал я от вас этакого отношения к
колхозному делу, не думал, факт!
— А ты что думал? Ты думал, что мы не люди, а рабочая скотина? — вызывающе
спросил Устин.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Рабочие имеют выходные дни?
— Имеют, но заводы по воскресеньям не останавливаются, и рабочие в цехах в
картишки не перебрасываются, как вот вы здесь. Понятно?
— По воскресеньям там, небось другие смены работают, а мы тут одни как проклятые!
С понедельника до субботы — в хомуте и в воскресенье из него не вылазишь, да что это за
порядки? А Советская власть так диктует? Она диктует, что не должно быть разных
различнее между трудящим народом, а вы искажаете законы, норовите в свою пользу их
поворотить.
— Что ты мелешь? Ну что ты мелешь? — раздраженно воскликнул Давыдов. — Я хочу
обеспечить сеном на зиму весь колхозный скот, да и всех ваших коровенок. Понятно? Так
что это — моя польза? Моя личная выгода? Что же ты мелешь, болтун?!
Устин пренебрежительно махнул рукой:
— Вам лишь бы план вовремя выполнить, а там хучь травушка не расти. Дюже вам
снилась наша скотинка, так я тебе и поверил! На провесне семена в Войсковой возили со
станции — сколько быков по дороге легло костьми? Не счесть! А ты нам тут очки втираешь!
— Быки Войскового колхоза дохли в дороге потому, что такие субчики, как ты, хлеб
позарывали в землю. В колхоз вступили, а хлеб спрятали. Надо же было чем-то сеять? Вот и
пришлось гнать быков за семенами в немыслимую дорогу, потому они и дохли, факт! Будто
ты этого не знаешь?
— Вам лишь бы план выполнить, потому ты и стараешься насчет сена, — упрямо
бубнил Устин.