Page 293 - Поднятая целина

Хмурясь, дописывал он последнее слово и в это время пущенный из трубки маленький
влажный шарик разжеванной бумаги мягко щелкнул его по лбу, прилип к коже. Давыдов
вздрогнул от неожиданности, и тотчас же кто-то из ребятишек прыснул в кулак. Над партами
прошелестел тихий смешок.
— Что там такое? — строго спросила учительница.
Сдержанное молчание было ей ответом.
Отлепив шарик со лба, улыбаясь, Давыдов бегло осмотрел ребят: белесые, русые,
черные головки низко склонились над партами, но ни одна загорелая ручонка не выводила
букв…
— Закончили, дети? Теперь пишите следующее предложение…
Давыдов терпеливо ждал, не сводя смеющихся глаз со склоненных головок. И вот один
из мальчиков медленно, воровато приподнял голову, и Давыдов прямо перед собою увидел
старого знакомого: не кто иной, как сам Федотка Ушаков, которого он однажды весною
встретил в поле, смотрел на него узенькими щелками глаз, а румяный рот его расползался в
широчайшей, неудержимой улыбке. Давыдов глянул на плутовскую рожицу и сам чуть не
рассмеялся вслух, но, сдержавшись, торопливо вырвал из записной книжки чистый лист,
сунул его в рот и стал жевать, быстро взглядывая на учительницу и озорно подмигивая
Федотке. Тот смотрел на него во все глаза, но, чтобы не выдать улыбку, прикрыл рот
ладошкой.
Давыдов, наслаждаясь Федоткиным нетерпением, тщательно и не спеша скатал
бумажный мякиш, положил его на ноготь большого пальца левой руки, зажмурил левый
глаз, будто бы прицеливаясь. Федотка надул щеки, опасливо вобрал голову в плечи, —
как-никак шарик был не маленький и увесистый… Когда Давыдов, улучив момент, легким
щелчком послал шарик в Федотку, тот так стремительно нагнул голову, что гулко стукнулся
лбом о парту. Выпрямившись, он уставился на учительницу, испуганно вытаращил глазенки,
стал медленно растирать рукою покрасневший лоб, а Давыдов, беззвучно трясясь от смеха,
отвернулся и по привычке закрыл ладонями лицо.
Разумеется, поступок его был непростительным ребячеством и надо было соображать,
где он находится. Овладев собою, он с виноватой улыбкой покосился на учительницу, но
увидел, что она, отвернувшись к окну, также пыталась скрыть смех. Худенькие плечи ее
вздрагивали, а рука со скомканным платочком тянулась к глазам, чтобы вытереть
выступившие от смеха слезы.
«Вот тебе и строгий попечитель… — подумал Давыдов. — Нарушил весь урок. Надо
отсюда смываться».
Сделав серьезное лицо, он взглянул на Федотку. Живой, как ртуть, мальчишка уже
нетерпеливо ерзал за партой, показывая пальцем себе в рот, а потом раздвинул губы: там, где
некогда у него была щербатина, — торчали два широких, иссиня-белых зуба, еще не
выросших в полную меру и с такими трогательными зубчиками по краям, что Давыдов
невольно усмехнулся.
Он отдыхал душой, глядя на детские лица, на склоненные над партами разномастные
головки, невольно отмечая про себя, что когда-то, очень давно, и он вот так же, как
Федоткин сосед по парте, имел привычку, выводя буквы или рисуя, низко клонить голову и
высовывать язык, каждым движением его как бы помогая себе в нелегком труде. И опять, как
и весною при первом знакомстве с Федоткой, он со вздохом подумал: «Легче вам, птахи,
жить будет, да и сейчас легче живется, а иначе за что же я воевал? Уж не за то ли, чтобы и вы
хлебали горе лаптем, как мне в детстве пришлось?»
Из мечтательного настроения его вывел все тот же Федотка: словно на шарнирах
вертясь за партой, он привлек внимание Давыдова, знаками настойчиво прося показать, как у
того обстоит дело с зубом. Давыдов улучил момент, когда учительница отвернулась и,
огорченно разводя руками, обнажил зубы. Увидев знакомую щербатину во рту Давыдова,
Федотка прыснул в ладошки, а потом с величайшим самодовольством заулыбался. Весь его
торжествующий вид красноречивее всяких слов говорил: «Вот как я тебя обставил, дядя! У