Page 55 - Поднятая целина

существует? Чего же ты ее отменяешь? Семья-то существует? А ты… на твою бабу лезут…
разврат заводишь, терпимость веры. Я об этом на ячейке поставлю!.. С твоего образа пример
крестьянин должен снимать. Хорош был бы пример!
— Ну, я ее убью!
— Здравствуйте!
— Ну, ты вот чего… зараз в это дело не лезь… — останавливаясь среди улицы,
попросил Макар. — Я сам с этим разберусь, зараз не до этого. Ежели б это вчера началось, а
то я уж обтерпелся… погожу чудок, потом… Сердцем к ней присох… А то бы давно… Ты
куда идешь, в Совет? — перевел он разговор.
— Нет, хочу зайти к Островнову. Охота мне с ним в его домашнем производстве
поговорить. Он умный мужик. Я хочу его завхозом устроить. Как ты думаешь? Хозяин
нужен, чтобы у него колхозная копейка рублем звенела. Островнов, как видно, такой.
Нагульнов махнул рукой, осердился.
— Опять за рыбу деньги! Дался вам с Андреем Островнов! Он колхозу нужен, как
архиерею это самое… Я — против. Я добьюсь его исключения из колхоза! Два года платил
сельхозналог с процентной надбавкой, зажиточный гад, до войны жил кулаком, а мы его
выдвигать?
— Он — культурный хозяин! Я что же, по-твоему, кулака охраняю?
— Ежели б ему крылышки не резали, он давно бы в кулаки влетел!
Они разошлись, не договорившись, крепко недовольные друг другом.

14

Февраль…
Жмут, корежат землю холода. В белом морозном накале встает солнце. Там, где ветры
слизали снег, земля по ночам гулко лопается. Курганы в степи — как переспелые арбузы — в
змеистых трещинах. За хутором возле зяблевой пахоты снежные наносы слепяще,
нестерпимо блещут. Тополя над речкой все серебряного чекана. Из труб куреней по утрам
строевым лесом высятся прямые оранжевые стволы дыма. А на гумнах от мороза пшеничная
солома духовитей пахнет лазоревым августом, горячим дыханьем суховея, летним небом…
На холодных базах до утра скитаются быки и коровы. К заре в яслях не найдешь ни
одной бурьянной былки объедьев. Ягнят и козлят зимнего окота уже не оставляют на базах.
Сонные бабы по ночам выносят их к матерям, а потом опять несут в подолах в угарное тепло
куреней, и от козлят, от курчавой их шерсти первозданно, нежнейше пахнет морозным
воздухом, разнотравьем сена, сладким козьим молоком. Снег под настом — ядреная,
зернистая, хрупающая соль. Полночь так тиха, так выморочно студеное небо в зыбкой
россыпи многозвездья, что кажется — мир покинут живым. В голубой степи снежной
целиной пройдет волк. На снегу не лягут отпечатки лапных подушек, а там, где когти вырвут
обледеневший комочек наста, останется искрящаяся царапина — жемчужный след.
Ночью, если тихо заржет сжеребая кобыла, чувствуя, как в черном атласном вымени ее
приливает молоко, ржанье слышно окрест за много верст.
Февраль…
Предрассветная синяя тишина.
Меркнет пустынный Млечный Путь.
В темных окнах хат багрово полыхающие зарева огней: отсвет топящихся печек.
На речке под пешней хрупко позванивает лед.
Февраль…

Еще до света Яков Лукич разбудил сына и баб. Затопили печь. Сын Якова Лукича
Семен на бруске отточил ножи. Есаул Половцев старательно обвернул портянками
шерстяные чулки на ногах, надел валенки. Вместе с Семеном пошли на овечий баз. У Якова