Page 66 - Поднятая целина

— Нету. Не вешаю. На глазок, с полпуда на животину.
— Стелешь всем?
— Да что, ей-богу! — Кондрат яростно тряхнул буденовкой, на смуглый стоян его шеи,
на воротник приношенного зипуна посыпались мягкие ости. — Завхоз наш, Островнов, Яков
Лукич-то, ноне перед вечером был, говорит: «Стели коням объедья». Да разве это порядки?
Ить он, черт, лучшим хозяином почитается, а такую чушь порет!
— А что?
— Да как же, Давыдов! Объедья — все начисто едовые. Полынок промеж них, он
мелкий, съестной, или бурьянина: все это овцы, козы дотла съедят, переберут, а он
приказывает на подстилку коням гатить! Я ему было сказал насупротив, а он: «Не твое дело
мне указывать!»
— Не стели объедьев. Правильно! А мы ему завтра хвост наломаем! — пообещал
Давыдов.
— И ишо одно дело: расчали прикладок, какой возля колодезя склали. К чему,
спрашивается?
— Мне Яков Лукич говорил, что это сено похуже. Он хочет дрянненькое зимою
скормить, а хорошее оставить к пахоте.
— Ну, когда так, это верно, — согласился Кондрат. — А насчет объедьев ему скажите.
— Скажу. На вот, закуривай ленинградскую папироску… — Давыдов кашлянул. —
Прислали мне товарищи с завода… Лошади-то все здоровы?
— Благодарствую. Огонька дайте… Кони все справные. Прошедшую ночь завалился
наш виноходец, бывший лапшиновский, доглядели. А так все в порядке. Вот один есть
чертяка, никак не ложится. Всю ночь, говорят, простаивает. Завтра на передки будем всех
перековывать. Сколизь была, шипы начисто посъел ледок. Ну, прощевайте. Я ишо не всем
постелил.
Разметнов пошел проводить Давыдова. Разговаривая, прошли они квартал, но на
повороте к квартире Давыдова Разметнов остановился против база единоличника Лукашки
Чебакова, тронул плечо Давыдова, шепнул:
— Гляди?
Около калитки — в трех шагах от них — чернела фигура человека. Разметнов вдруг
быстро подбежал, левой рукой схватил человека, стоявшего по ту сторону калитки, в правой
стиснул рукоять нагана.
— Ты, Лука?
— Никак это вы, Андрей Степанович?
— Что у тебя в правой руке? А ну, отдай! Живо!
— Да это вы? Товарищ Разметнов!
— Отдай, говорят! Вдарю!..
Давыдов подошел на голоса, близоруко щурясь.
— Что ты у него отбираешь?
— Отдай, Лука! Выстрелю!
— Да возьмите, чего вы сбесились-то?
— Вот он с чем стоял у калиточки! Эх, ты! Ты это для чего же с ножом ночью стоишь?
Ты это кого ждал? Не Давыдова? Зачем, спрашиваю, с финкой стоял? Контра? Убивцем
захотел стать!
Только острые охотничьи глаза Андрея могли разглядеть в руке стоявшего около
калитки человека белое лезвие ножа. Он и бросился обезоруживать. И обезоружил. Но когда
стал, задыхаясь, допрашивать ошалевшего Лукашку, тот открыл калитку, изменившимся
голосом сказал:
— Уж коли вы так дело поворачиваете, я не могу промолчать? Вы меня в чем не надо
подозрить могете, упаси бог, Андрей Степаныч! Пройдемте.
— Куда это?
— В катух.