Page 67 - Поднятая целина
P. 67

— Зачем это?
                     — Поглядите, и все вам станет ясное, зачем я с ножом на проулок выглядал…
                     — Пойдем  посмотрим, —  предложил  Давыдов,  первым  входя  на  Лукашкин  баз. —
               Куда идти-то?
                     — Пожалуйте за мной.
                     В  катухе,  внутри  заваленном  обрушившимся  прикладом  кизяка,  стоял  на  табурете
               зажженный фонарь, возле него на корточках сидела жена Лукашки — красивая, полноликая
               и тонкобровая баба. Она испуганно встала, увидя чужих, заслонила собой стоявшие возле
               стены две цебарки с водой и таз. За нею в самом углу на чистой соломе, как видно только
               постланной, топтался сытый боров. Опустив голову в огромную лохань, он чавкал, пожирая
               помои.
                     — Видите,  какая  беда…  —  указывая  на  кабана,  смущенно,  бессвязно  говорил
               Лукашка. —  Борова  надумали  потихоньку  заколоть…  Баба  его  прикармывает,  а  я  только
               хотел валять его, резать, слышу — гомонят где-то на проулке. «Дай-ка, — думаю, — выйду,
               гляну, не ровен час кто услышит». Как был я с засученными рукавами и при фартуке и при
               ноже,  так  и  вышел  к  калитке.  И  вы  —  вот  они!  А  вы  на  меня  что  подумали?  Разве  же
               человека  резать  при  фартуке  и  с  засученными  рукавами  выходют? —  Лукашка,  снимая
               фартук, смущенно улыбнулся и с сдержанной злостью крикнул на жену:  — Ну, чего стала,
               дуреха? Выгони борова!
                     — Ты  не  режь  его, —  несколько  смущенный,  сказал  Разметнов. —  Зараз  собрание
               было, нету дозволения скотину резать.
                     — Да я и не буду. Всю охоту вы мне перебили…
                     Давыдов вышел и до самой квартиры подтрунивал над Андреем:
                     — Покушение  на  жизнь  председателя  колхоза  отвратил!  Контрреволюционера
               обезоружил! Аника-воин, факт! Хо-хо-хо!..
                     — Зато кабану жизнь спас, — отшучивался Разметнов.

                                                              17

                     На следующий день на закрытом собрании гремяченской партячейки было единогласно
               принято  решение  обобществить  весь  скот:  как  крупный  гулевой,  так  и  мелкий,
               принадлежащий членам гремяченского колхоза имени Сталина. Кроме скота, было решено
               обобществить и птицу.
                     Давыдов вначале упорно выступал против обобществления мелкого скота и птицы, но
               Нагульнов решительно заявил, что если на собрании колхозников не провести решения об
               обобществлении всей живности, то весенняя посевная будет сорвана, так как скот весь будет
               перерезан,  и  заодно  и  птица.  Его  поддержал  Разметнов,  и,  поколебавшись,  Давыдов
               согласился.
                     Помимо  этого,  было  решено  и  занесено  в  протокол  собрания:  развернуть  усиленную
               агитационную  кампанию  за  прекращение  злостного  убоя,  для  чего  в  порядке
               самообязательства все члены партии должны были отправиться в этот же день по дворам.
               Что касается судебных мероприятий по отношению к изобличенным в убое, то пока решено
               было их не применять ни к кому, а подождать результатов агиткампании.
                     — Так-то  скотина  и  птица  посохранней  будет.  А  то  к  весне  ни  бычьего  мыку,  ни
               кочетиного  крику  в  хуторе  не  услышишь, —  говорил  обрадованный  Нагульнов,  пряча
               протокол в папку.
                     Колхозное  собрание  охотно  приняло  решение  насчет  обобществления  всего  скота,
               поскольку  рабочий  и  мелочно-продуктивный  уже  был  обобществлен  и  решение  касалось
               лишь  молодняка  да  овец  и  свиней, —  но  по  поводу  птицы  возгорелись  долгие  прения.
               Особенно возражали бабы. Под конец их упорство было сломлено. Способствовал этому в
               огромной мере Нагульнов. Это он, прижимая к ордену свои длинные ладони, проникновенно
               говорил:
   62   63   64   65   66   67   68   69   70   71   72