Page 102 - Поединок

Веткина, Епифанова, Арчаковского, Олизара и других. Тут же был штабс-капитан Лещенко;
он сидел у окна со своим всегдашним покорным и унылым видом. На столе, точно сами
собой, как и все было в этот вечер, появились бутылки с пивом и с густой вишневой
наливкой. Ромашов пил с кем-то, чокался и целовался, и чувствовал, что руки и губы у него
стали липкими и сладкими.
Тут было пять или шесть женщин. Одна из них, по виду девочка лет четырнадцати,
одетая пажом, с ногами в розовом трико, сидела на коленях у Бек-Агамалова и играла
шнурами его аксельбантов. Другая, крупная блондинка, в красной шелковой кофте и темной
юбке, с большим красным напудренным лицом и круглыми черными широкими бровями,
подошла к Ромашову.
— Мужчина, что вы такой скучный? Пойдемте в комнату, — сказала она низким
голосом.
Она боком, развязно села на стол, положив ногу на ногу. Ромашов увидел, как под
платьем гладко определилась ее круглая и мощная ляжка. У него задрожали руки и стало
холодно во рту. Он спросил робко:
— Как вас зовут?
— Меня? Мальвиной. — Она равнодушно отвернулась от офицера и заболтала
ногами. — Угостите папиросочкой.
Откуда-то появились два музыканта-еврея: один — со скрипкой, другой — с бубном.
Под докучный и фальшивый мотив польки, сопровождаемый глухими дребезжащими
ударами, Олизар и Арчаковский стали плясать канкан. Они скакали друг перед другом то на
одной, то на другой ноге, прищелкивая пальцами вытянутых рук, пятились назад, раскорячив
согнутые колени и заложив большие пальцы под мышки, и с грубо-циничными жестами
вихляли бедрами, безобразно наклоняя туловище то вперед, то назад. Вдруг Бек-Агамалов
вскочил со стула и закричал резким, высоким, исступленным голосом:
— К черту шпаков! Сейчас же вон! Фить!
В дверях стояло двое штатских — их знали все офицеры в полку, так как они бывали на
вечерах в собрании; один — чиновник казначейства, а другой — брат судебного пристава,
мелкий помещик, — оба очень приличные молодые люди.
У чиновника была на лице бледная насильственная улыбка, и он говорил искательным
тоном, но стараясь держать себя развязно:
— Позвольте, господа… разделить компанию. Вы же меня знаете, господа… Я же
Дубецкий, господа… Мы, господа, вам не помешаем.
— В тесноте, да не в обиде, — сказал брат судебного пристава и захохотал напряженно.
— Во-он! — закричал Бек-Агамалов. — Марш!
— Господа, выставляйте шпаков! — захохотал Арчаковский.

Поднялась суматоха. Все в комнате завертелось клубком, застонало, засмеялось,
затопало. Запрыгали вверх, коптя, огненные язычки ламп. Прохладный ночной воздух
ворвался из окон и трепетно дохнул на лица. Голоса штатских, уже на дворе, кричали с
бессильным и злым испугом, жалобно, громко и слезливо:
— Я этого так тебе не оставлю! Мы командиру полка будем жаловаться. Я губернатору
напишу. Опричники!
— У-лю-лю-лю-лю! Ату их! — вопил тонким фальцетом. Веткин, высунувшись из
окна.
Ромашову казалось, что все сегодняшние происшествия следуют одно за другим без
перерыва и без всякой связи, точно перед ним разматывалась крикливая и пестрая лента с
уродливыми, нелепыми, кошмарными картинами. Опять однообразно завизжала скрипка,
загудел и задрожал бубен. Кто-то, без мундира, в одной белой рубашке, плясал вприсядку
посредине комнаты, ежеминутно падая назад и упираясь рукой в пол. Худенькая красивая