Page 105 - Поединок

К нему подошел Бек-Агамалов и взял его под руку.
— Ромашов, садитесь со мной, — предложил он, — хорошо?
И когда они уже сидели рядом и Ромашов, наклоняясь вправо, глядел, как лошади
нестройным галопом, вскидывая широкими задами, вывозили экипаж на гору, Бек-Агамалов
ощупью нашел его руку и крепко, больно и долго сжал ее. Больше между ними ничего не
было сказано.

XIX

Но волнение, которое было только что пережито всеми, сказалось в общей нервной,
беспорядочной взвинченности. По дороге в собрание офицеры много безобразничали.
Останавливали проходящего еврея, подзывали его и, сорвав с него шапку, гнали извозчика
вперед; потом бросали эту шапку куда-нибудь за забор, на дерево. Бобетинский избил
извозчика. Остальные громко пели и бестолково кричали. Только Бек-Агамалов, сидевший
рядом с Ромашовым, молчал всю дорогу, сердито и сдержанно посапывая.
Собрание, несмотря на поздний час, было ярко освещено и полно народом. В
карточной, в столовой, в буфете и в бильярдной беспомощно толклись ошалевшие от вина,
от табаку и от азартной игры люди в расстегнутых кителях, с неподвижными кислыми
глазами и вялыми движениями. Ромашов, здороваясь с некоторыми офицерами, вдруг
заметил среди них, к своему удивлению, Николаева. Он сидел около Осадчего и был пьян и
красен, но держался твердо. Когда Ромашов, обходя стол, приблизился к нему, Николаев
быстро взглянул на него и тотчас же отвернулся, чтобы не подать руки, и с преувеличенным
интересом заговорил с своим соседом.
— Веткин, идите петь! — крикнул Осадчий через головы товарищей.
— Сп-о-ем-те что-ни-и-будь! — запел Веткин на мотив церковного антифона.
— Спо-ем-те что-ни-будь. Споемте что-о-ни-и-будь! — подхватили громко остальные.
— За поповым перелазом подралися трое разом, — зачастил Веткин церковной
скороговоркой, — поп, дьяк, пономарь та ще губернский секретарь. Совайся, Ничипоре,
со-вайся.
— Совайся, Ничи-поре, со-о-вайся, — тихо, полными аккордами ответил ему хор, весь
сдержанный и точно согретый мягкой октавой Осадчего.
Веткин дирижировал пением, стоя посреди стола и распростирая над поющими руки.
Он делал то страшные, то ласковые и одобрительные глаза, шипел на тех, кто пел неверно, и
едва заметным трепетанием протянутой ладони сдерживал увлекающихся.
— Штабс-капитан Лещенко, вы фальшивите! Вам медведь на ухо наступил!
Замолчите! — крикнул Осадчий. — Господа, да замолчите же кругом! Не галдите, когда
поют.
— Как бога-тый мужик ест пунш гля-се… — продолжал вычитывать Веткин.
От табачного дыма резало в глазах. Клеенка на столе была липкая, и Ромашов
вспомнил, что он не мыл сегодня вечером рук. Он пошел через двор в комнату, которая
называлась «офицерскими номерами», — там всегда стоял умывальник. Это была пустая
холодная каморка в одно окно. Вдоль стен стояли разделенные шкафчиком, на больничный
манер, две кровати. Белья на них никогда не меняли, так же как никогда не подметали пол в
этой комнате и не проветривали воздух. От этого в номерах всегда стоял затхлый, грязный
запах заношенного белья, застарелого табачного дыма и смазных сапог. Комната эта
предназначалась для временного жилья офицерам, приезжавшим из дальних отдельных
стоянок в штаб полка. Но в нее обыкновенно складывали во время вечеров, по двое и даже
по трое на одну кровать, особенно пьяных офицеров. Поэтому она также носила название
«мертвецкой комнаты», «трупарни» и «морга». В этих названиях крылась бессознательная,
но страшная жизненная ирония, потому что с того времени, как полк стоял в городе, — в
офицерских номерах, именно да этих самых двух кроватях, уже застрелилось несколько
офицеров и один денщик. Впрочем, не было года, чтобы в N-ском полку не застрелился