Page 45 - Поединок

небрежный жест великодушия. — Я вас приветствую.
В столовой между тем разговор становился более громким и в то же время более
интересным для всех присутствующих. Говорили об офицерских поединках, только что
тогда разрешенных, и мнения расходились.
Больше всех овладел беседой поручик Арчаковский — личность довольно темная, едва
ли не шулер. Про него втихомолку рассказывали, что еще до поступления в полк, во время
пребывания в запасе, он служил смотрителем на почтовой станции и был предан суду за то,
что ударом кулака убил какого-то ямщика.
— Это хорошо дуэль в гвардии — для разных там лоботрясов и фигель-миглей, —
говорил грубо Арчаковский, — а у нас… Ну, хорошо, я холостой… положим, я с Василь
Василичем Липским напился в собрании и в пьяном виде закатил ему в ухо. Что же нам
делать? Если он со мной не захочет стреляться — вон из полка; спрашивается, что его дети
будут жрать? А вышел он на поединок, я ему влеплю пулю в живот, и опять детям кусать
нечего… Чепуха все.
— Гето… ты подожди… ты повремени, — перебил его старый и пьяный подполковник
Лех, держа в одной руке рюмку, а кистью другой руки делая слабые движения в воздухе, —
ты понимаешь, что такое честь мундира?.. Гето, братец ты мой, та-акая штука… Честь, она…
Вот, я помню, случай у нас был в Темрюкском полку в тысячу восемьсот шестьдесят втором
году.
— Ну, знаете, ваших случаев не переслушаешь, — развязно перебил его
Арчаковский, — расскажете еще что-нибудь, что было за царя Гороха.
— Гето, братец… ах, какой ты дерзкий… Ты еще мальчишка, а я, гето… Был, я говорю,
такой случай…
— Только кровь может смыть пятно обиды, — вмешался напыщенным тоном поручик
Бобетинский и по-петушиному поднял кверху плечи.
— Гето, был у нас прапорщик Солуха, — силился продолжать Лех.
К столу подошел, выйдя из буфета, командир первой роты, капитан Осадчий.
— Я слышу, что у вас разговор о поединках. Интересно послушать, — сказал он
густым, рыкающим басом, сразу покрывая все голоса. — Здравия желаю, господин
подполковник. Здравствуйте, господа.
— А, колосс родосский, — ласково приветствовал его Лех. — Гето… садись ты около
меня, памятник ты этакий… Водочки выпьешь со мною?
— И весьма, — низкой октавой ответил Осадчий.
Этот офицер всегда производил странное и раздражающее впечатление на Ромашова,
возбуждая в нем чувство, похожее на страх и на любопытство. Осадчий славился, как и
полковник Шульгович, не только в полку, но и во всей дивизии своим необыкновенным по
размерам и красоте голосом, а также огромным ростом и страшной физической силой. Был
он известен также и своим замечательным знанием строевой службы. Его иногда, для пользы
службы, переводили из одной роты в другую, и в течение полугода он умел делать из самых
распущенных, захудалых команд нечто похожее по стройности и исполнительности на
огромную машину, пропитанную нечеловеческим трепетом перед своим начальником. Его
обаяние и власть были тем более непонятны для товарищей, что он не только никогда не
дрался, но даже и бранился лишь в редких, исключительных случаях. Ромашову всегда
чуялось в его прекрасном сумрачном лице, странная бледность которого еще сильнее
оттенялась черными, почти синими волосами, что-то напряженное, сдержанное и жестокое,
что-то присущее не человеку, а огромному, сильному зверю. Часто, незаметно наблюдая за
ним откуда-нибудь издали, Ромашов воображал себе, каков должен быть этот человек в
гневе, и, думая об этом, бледнел от ужаса и сжимал холодевшие пальцы. И теперь он не
отрываясь глядел, как этот самоуверенный, сильный человек спокойно садился у стены на

9 Бедный ребенок!.. (фр.)