Page 46 - Поединок

предупредительно подвинутый ему стул.
Осадчий выпил водки, разгрыз с хрустом редиску и спросил равнодушно:
— Ну-с, итак, какое же резюме почтенного собрания?
— Гето, братец ты мой, я сейчас рассказываю… Был у нас случай, когда я служил в
Темрюкском полку. Поручик фон Зоон, — его солдаты звали «Под-Звон», — так он тоже
однажды в собрании…
Но его перебил Липский, сорокалетний штабс-капитан, румяный и толстый, который,
несмотря на свои годы, держал себя в офицерском обществе шутом и почему-то усвоил себе
странный и смешной тон избалованного, но любимого всеми комичного мальчугана.
— Позвольте, господин капитан, я вкратце. Вот поручик Арчаковский говорит, что
дуэль — чепуха. «Треба, каже, як у нас у бурсе — дал раза по потылице и квит». Затем
дебатировал поручик Бобетинский, требовавший крови. Потом господин подполковник
тщетно тщились рассказать анекдот из своей прежней жизни, но до сих пор им это, кажется,
не удалось. Затем, в самом начале рассказа, подпоручик Михин заявили под шумок о своем
собственном мнении, но ввиду недостаточности голосовых средств и свойственной им
целомудренной стыдливости мнение это выслушано не было.
Подпоручик Михин, маленький, слабогрудый юноша, со смуглым, рябым и
веснушчатым лицом, на котором робко, почти испуганно глядели нежные темные глаза,
вдруг покраснел до слез.
— Я только, господа… Я, господа, может быть, ошибаюсь, — заговорил он, заикаясь и
смущенно комкая свое безбородое лицо руками. — Но, по-моему, то есть я полагаю… нужно
в каждом отдельном случае разбираться. Иногда дуэль полезна, это безусловно, и каждый из
нас, конечно, выйдет к барьеру. Безусловно. Но иногда, знаете, это… может быть, высшая
честь заключается в том, чтобы… это… безусловно простить… Ну, я не знаю, какие еще
могут быть случаи… вот…
— Эх вы, Декадент Иванович, — грубо махнул на него рукой Арчаковский, — тряпку
вам сосать.
— Гето, да дайте же мне, братцы, высказаться!
Сразу покрывая все голоса могучим звуком своего голоса, заговорил Осадчий:
— Дуэль, господа, непременно должна быть с тяжелым исходом, иначе это абсурд!
Иначе это будет только дурацкая жалость, уступка, снисходительность, комедия. Пятьдесят
шагов дистанции и по одному выстрелу. Я вам говорю: из этого выйдет одна только
пошлость, вот именно вроде тех французских дуэлей, о которых мы читаем в газетах.
Пришли, постреляли из пистолетов, а потом в газетах сообщают протокол поединка: «Дуэль,
по счастью, окончилась благополучно. Противники обменялись выстрелами, не причинив
друг другу вреда, но выказав при этом отменное мужество. За завтраком недавние враги
обменялись дружеским рукопожатием». Такая дуэль, господа, чепуха. И никакого
улучшения в наше общество она не внесет, Ему сразу ответило несколько голосов. Лех,
который в продолжение его речи не раз покушался докончить свой рассказ, опять было
начал: «А вот, гето, я, братцы мои… да слушайте же, жеребцы вы». Но его не слушали, и он
попеременно перебегал глазами от одного офицера к другому, ища сочувствующего взгляда.
От него все небрежно отворачивались, увлеченные спором, и он скорбно поматывал
отяжелевшей головой. Наконец он поймал глазами глаза Ромашова. Молодой офицер по
опыту знал, как тяжело переживать подобные минуты, когда слова, много раз повторяемые,
точно виснут без поддержки в воздухе и когда какой-то колючий стыд заставляет упорно и
безнадежно к ним возвращаться. Поэтому-то он и не уклонился от подполковника, и тот,
обрадованный, потащил его за рукав к столу.
— Гето… хоть ты меня выслушай, прапор, — говорил Лех горестно, — садись,
выпей-ка водочки… Они, братец мой, все — шалыганы. — Лех слабо махнул на спорящих
офицеров кистью руки. — Гав, гав, гав, а опыта у них нет. Я хотел рассказать, какой у нас
был случай…
Держа одной рукой рюмку, а свободной рукой размахивая так, как будто бы он