Page 23 - Прощание с Матерой

голову, осмотрелся. Покойно, недвижно лежала Матёра: темнели леса, водянисто
серебрилась по земле молодая трава, большими расплывчатыми пятнами чернела деревня,
где ничто не стучало и не бренчало, но словно бы подготовлялось к стуку и бряку. Дневное
тепло выстыло, и от земли вставали прохладные, с горьковатыми протечами запахи.
Откуда-то прорвался слабый и тяжелый дых ветра, охнул и сел – как волна, втянутая в песок.
Но длинней и тревожней скрипнула старая лиственница, и ни с чего, будто спросонья, слепо
мыкнула, как мяукнула, корова. Далеко в береговых зарослях смородиновый куст, прижатый
книзу другим кустом, наконец освободился от него и, покачиваясь, встал в рост. Хлипнула
вода – или лопнул плававший с вечера пузырек, или содрогнулась, умирая, рыба: по траве
пробежала и убежала узкой полоской незнакомая рябь, и только теперь сорвался с березы,
что рядом с лиственницей на поскотине, последний прошлогодний лист.
Хозяин направился в деревню.
Он начал ее обег, как всегда, с барака на голомыске, где жил Богодул. Длинный и
низкий, как баржа, барак давно провонял запустением и гнилью, и присутствие Богодула
ничем не помогало ему. Что наскоро ставится, скоро и старится. В Матёре были постройки,
которые простояли двести и больше лет и не потеряли вида и духа, эта едва прослужила
полвека. И все потому, что не было у нее одного хозяина, что каждый, кто жил, только
прятался в ней от холода и дождя и норовил скорей перебраться куда поприличней. Богодул
тем более не хозяин, хоть перебираться ему никуда и не придется.
Богодул спал в крайней к деревне комнате. Сквозь окно и стены доносился его
могучий, на два голоса, туда и обратно, храп, прислушавшись к которому, Хозяин уже не в
первый раз почуял: здесь, в Матёре, и достанет наконец Богодула смерть, что живет он, как и
Хозяин тоже, последнее лето.
Когда-то протока тянулась тут одной прямой и ровной струей, но постепенно своротом
с носа острова натащило сюда камней, и живая, быстрая вода отошла влево, а за мысом
кисло теперь бестечье с илистым дном и качающимися водорослями. Ниже протока
поправлялась, натягиваясь во всю свою ширь, там опять появлялся каменишник с песком и
вырастал яр, на котором и построилась деревня. Первой, еще не взобравшись на яр, словно
устав и отстав, стояла отдельно изба Петрухи Зотова. Знал Хозяин, что Петруха скоро
распорядится своей избой сам. От нее исходил тот особенный, едва уловимый одним
Хозяином, износный и горклый запах конечной судьбы, в котором нельзя было ошибиться.
Вся деревня из конца в конец курилась по ночам похожим истанием, но у Петрухиной избы
он чувствовался свежей. Чему быть, к тому земля и молчаливые становища на ней начинают
готовиться загодя.
Хозяин присел и прислонился с улицы к старому и крепкому дереву избы. По бревнам,
спускаясь вниз, потекли тукающие токи. «Ток-ток-ток, – стонала изба, – ток… ток… ток…»
Он прислушался и, послушав, крепче прижался, успокаиваясь, к теплому дереву. Кому-то
надо и начинать последнюю верность, с кого-то надо и начинать. Все, что живет на свете,
имеет один смысл – смысл службы. И всякая служба имеет конец.
Он поднялся, отодвинулся на несколько шагов к дороге и оглянулся на низкие, под
красивыми кружевными наличниками, окна. Низкие не потому, что осела изба, а потому, что
поднялась за век ее земля. Там, за окнами, мутным истерзанным сном спал Петруха и спала
на русской печи, и среди лета грея старые кости, мать его – Катерина. Катерина, Катерина…
Кто скажет, почему у путных людей родятся беспутные дети? Одна утеха, что годы твои на
исходе.
Там, где деревня пошла сплошным порядком, Хозяин замедлил свой бег, часто
останавливаясь, принюхиваясь и прислушиваясь. Он не боялся: ни собаке, ни кошке не дано
его почуять, он не хотел пропустить то, что могло измениться здесь со вчерашней ночи.
Вчера он решился войти в деревню только под утро, но и тогда стонали без сна и мучились
старые люди, напуганные и изнуренные содеянным на кладбище, в надежде и страхе
ожидающие кары. Сегодня, похоже, деревня успокоилась и уснула.
Спала деревня: не лаяли, как вчера, собаки, не скрипели двери и не доносились изнутри