Page 76 - Разгром

неловко ступая кривыми ногами.
— Давай я отвезу, или, хочешь, садись сам — я пешком пойду! — крикнул Мечик.
Морозка не оглянулся, только еще ниже склонился под тяжестью седла.
Мечик, стараясь почему-то больше не попасться ему на глаза, сделал большой крюк
влево и, когда обогнул рощу, увидел неподалеку село, раскинувшееся поперек долины. В
пространной низине, справа от него — до самого хребта, отвернувшего в сторону и
затерявшегося в мутно-серой дали, — виднелся лес. Небо — такое чистое с утра — теперь
висело низкое и невеселое, — солнце едва проступало.
Шагах в пятидесяти лежало несколько зарубленных казаков. Один был еще жив, — он
с трудом приподнимался на руках и снова падал и стонал. Мечик далеко объехал его,
стараясь не слышать его стонов. Из деревни, навстречу ему, ехало несколько конных
партизан.
— У Морозки коня убили... — сказал Мечик, когда они поравнялись с ним.
Никто не ответил ему. Один окинул его подозрительным взглядом, словно хотел
спросить: “А ты где был, когда мы тут бились?” Мечик, осунувшись, поехал дальше. Он был
полон самых недобрых предчувствий...
Когда он въехал в село, многие из отряда уже разошлись по квартирам, — остальные
толпились возле большой пятистенной избы, с высокими резными окнами. Левинсон, стоя на
крыльце в сбившейся шапке, потный и пыльный, отдавал приказания. Мечик спешился возле
забора, где стояли лошади.
— Откуда бог принес? — насмешливо спросил отделенный. — По грибы ходил, что
ли?
— Нет, я отбился, — сказал Мечик. Ему было все равно теперь, что о нем подумают,
но по привычке он оправдывался. — Я в рощу попал, вы, кажется, там влево свернули?
— Влево, влево! — радостно подтвердил один белобрысый партизанчик, с наивными
ямочками и петушиным задорным хохолком на макушке. — Я кричал тебе, да ты не слышал,
видать... — И он восторженно посмотрел на Мечика, как видно с удовольствием вспоминая
все подробности дела. Мечик, привязав лошадь, сел рядом с ним.
Из переулка вышел Кубрак в сопровождении толпы мужиков, — они вели двоих со
скрученными назад руками. Один был в черной жилетке и с несуразной, точно
приплюснутой головой в неровной проседи, — он сильно трясся и просил. Другой —
тщедушный попик в растерзанной ряске, сквозь которую виднелись его измятые штанишки с
отвисшей мошонкой. Мечик заметил, что к поясу у Кубрака прицеплена серебряная цепочка
— как видно, от креста.
— Этот, да? — бледнея, спросил Левинсон, указав пальцем на человека в жилетке,
когда они подошли к крыльцу.
— Он... он самый!.. — загудели мужики.
— И ведь такая мразь, — сказал Левинсон, обращаясь к Ста-шинскому, сидевшему
рядом на перилах, — а Метелицы уже не воскресишь... — Он вдруг часто замигал и
отвернулся и несколько секунд молча смотрел вдаль, стараясь отвлечься от воспоминаний о
Метелице.
— Товарищи! милые!.. — плакал арестованный, глядя то на мужиков, то на
Левинсона собачьими, преданными глазами. — Да неужто ж я по охоте?.. Господи...
Товарищи, милые...
Никто не слушал его. Мужики отворачивались.
— Чего уж там: всем сходом видели, как ты пастушонка неволил, — сурово сказал
один, окинув его безразличным взглядом.
— Сам виноват... — подтвердил другой и, смутившись, спрятал голову.
— Расстрелять его, — холодно сказал Левинсон. — Только отведите подальше.