Page 78 - Разгром
P. 78

Они  всей  толпой  окружили  Мечика,  обнимали  его,  склоняли  к  нему  свои  добрые
                  пьяные  лица,  обдавая  его  винным  перегаром,  кто-то  совал  ему  в  руку  бутылку  и
                  надкушенный огурец.
                          — Нет, нет, я не пью, — говорил Мечик, вырываясь, — я не хочу пить...
                          — Пей, душа с тебя вон! — кричал Морозка, чуть не плача от веселого исступления.
                  — Ах, панихида... в кровь... в три-господа!.. Вместях пропадать!
                          — Только немножко, пожалуйста, ведь я не пью, — сказал Мечик, сдаваясь.
                         Он  сделал  несколько  глотков.  Морозка,  расплеснув  гармонь,  запел  хриповатым
                  голосом, парни подхватили.
                          — Пойдем с нами, — сказал один, взяв Мечика под руку. — “... А я жи-ву ту-ута...”
                  —  прогнусил  он  какую-то  наугад  выхваченную  строчку  и  прижался  к  Мечику  небритой
                  щекой.
                         И  они  пошли  вдоль  по  улице,  шутя  и  спотыкаясь,  распугивая  собак,  проклиная  до
                  самых  небес,  нависших  над  ними  беззвездным  темнеющим  куполом,  себя,  своих  родных,
                  близких, эту неверную, трудную землю.


                                                       XVI. Трясина



                         Варя,  не  участвовавшая  в  атаке  (она  оставалась  в  тайге  с  хозяйственной  частью),
                  приехала  в  село,  когда  все  уже  разбрелись  по  хатам.  Она  заметила,  что  захват  квартир
                  произошел  беспорядочно,  сам  собой:  взводы  перемешались,  никто  не  знал,  где  кто
                  находится, командиров не слушались, — отряд распался на отдельные, не зависящие одна от
                  другой части.
                         Ей  попался  по  дороге  к  селу  труп  убитого Морозкиного  коня;  но  никто  не  мог  ей
                  сказать определенно, что случилось с Мороз-кой. Одни говорили, что он убит, — они видели
                  это собственными глазами; другие — что он только ранен; третьи, ничего не зная о Морозке,
                  с первых же слов начинали радоваться тому счастливому обстоятельству, что сами остались
                  в  живых.  И  все  это  вместе  взятое  только  усиливало  то  состояние  упадка  и  безнадежного
                  уныния,  в  котором  Варя  находилась  со  времени  ее  неудачной  попытки  примириться  с
                  Мечиком.
                         Намучившись  и  натерпевшись  от  бесконечных  приставаний,  от  голода,  от
                  собственных дум и терзаний, не имея больше сил  держаться на седле, чуть не плача, она
                  отыскала  наконец  Ду-бова  —  первого  человека,  действительно  обрадовавшегося  и
                  улыбнувшегося ей суровой сочувственной улыбкой.
                         И  когда  она  увидела  его  постаревшее,  нахмуренное  лицо  с  грязными  и  черными,
                  опущенными книзу усами и все остальные окружавшие ее знакомые, милые, грубые лица,
                  тоже посеревшие, искрапленные навек угольной пылью, — сердце у нее дрогнуло от сладкой
                  и горестной тоски, любви к ним, жалости к себе: они напомнили ей те молодые дни, когда
                  она красивой и наивной девчонкой, с пышными косами, с большими и грустными глазами,
                  катала  вагонетки  по  темным  слезящимся  штрекам  и  танцевала  на  вечерках,  и  они  так  же
                  окружали ее тогда, эти лица, такие смешные и хотящие.
                         С того времени как она поссорилась с Морозкой, она как-то совсем оторвалась от них,
                  а между тем это были единственные близкие ей люди, шахтеры-коренники, которые когда-то
                  жили  и  работали  рядом  и  ухаживали  за  ней.  “Как  давно  я  их  не  видала,  я  вовсе  о  них
                  забыла... Ах, милые мои дружки!..”  — подумала она с любовью и раскаянием, и у нее так
                  сладко заломило в висках, что она едва удержалась от слез.
   73   74   75   76   77   78   79   80   81   82   83