Page 80 - Разгром
P. 80

почувствовала, что это он, — не в первый раз она заставала его в таком положении.
                          — Ваня! — позвала она, присев на корточки и положив ему на плечо свою мягкую и
                  добрую ладонь. — Ты чего тут лежишь? Плохо тебе, да?
                         Он  приподнял  голову,  и  она  увидела  его  измученное,  опухшее,  бледное  лицо.  Ей
                  стало жаль его — он казался таким слабым и маленьким. Узнав ее, он криво улыбнулся и,
                  тщательно  следя  за  исправностью  своих  движений,  сел,  прислонился  к  плетню  и вытянул
                  ноги.
                          —  А-а...  это  вы?..  М-мое  вам  почтение...  —  пролепетал  он  ослабевшим  голосом,
                  пытаясь,  однако,  перейти  на  тон  развязного  благополучия.  —  М-мое  вам  почтение,
                  товарищ... Морозова...
                          — Пойдем со мной, Ваня, — она взяла его за руку. — Или ты, может, не в силах?..
                  Обожди — сейчас все устроим, я достучусь...  — И она решительно вскочила, намереваясь
                  попроситься в соседнюю избу. Она ни секунды не колебалась в том, удобно ли темной ночью
                  стучаться к незнакомым людям и что могут подумать о ней самой, если она ввалится в избу с
                  пьяным мужчиной, — она никогда не обращала внимания на такие вещи.
                         Но Морозка вдруг испуганно замотал головой и захрипел:
                          — Ни-ни-ни... Я тебе достучусь!.. Тише!.. — И он потряс сжатыми кулаками у своих
                  висков. Ей показалось даже, что он потрезвел от испуга. — Тут Гончаренко стоит, разве н-
                  не-известно?.. Да как же м-можно...
                          — Ну и что ж, что Гончаренко? Подумаешь — барин...
                          — Н-нет, ты не знаешь, — он болезненно сморщился и схватился за голову, — ты же
                  не знаешь — зачем же?.. Ведь он меня за человека, а я... ну, как же?.. Не-ет, разве можно...
                          — И что ты мелешь без толку, миленький ты мой, — сказала она, снова опустившись
                  на корточки рядом с ним. — Смотри — дождик идет, сыро, завтра в поход идти, — пойдем,
                  миленький...
                          — Нет, я пропал, — сказал он как-то уж совсем грустно и трезво. — Ну, что я теперь,
                  кто я, зачем, — подумайте, люди?.. — И он вдруг жалобно повел вокруг своими опухшими,
                  полными слез глазами.
                         Тогда она обняла его свободной рукой и, почти касаясь губами его ресниц, зашептала
                  ему нежно и покровительственно, как ребенку:
                          — Ну, что ты горюешь? И чем тебе может быть плохо?.. Коня жалко, да? Так там уж
                  другого припасли, — такой добрый коник... Ну, не горюй, милый, не плачь, — гляди, какую
                  я  собачку  нашла,  гляди,  какой  кутенок!  —  И  она,  отвернув  ворот  шинели,  показала  ему
                  сонного  вислоухого  щенка.  Она  была  так  растрогана,  что  не  только  ее  голос,  но  вся  она
                  точно журчала и ворковала от доброты.
                          — У-у, цуцик! — сказал Морозка с пьяной нежностью и облапил его за уши. — Где
                  ты его?.. К-кусается, стерва...
                          — Ну, вот видишь!.. Пойдем, миленький...
                         Ей удалось поднять его на ноги, и так, увещевая его и отвлекая от дурных мыслей, она
                  повела его к дому, и он уже не сопротивлялся, а верил ей.
                         За всю дорогу он ни разу не напомнил ей о Мечике, и она тоже не заикнулась о нем,
                  как  будто  и  не  было  между  ними  никакого  Мечика.  Потом  Морозка  нахохлился  и  вовсе
                  замолчал: он заметно трезвел.
                         Так дошли они до той избы, где стоял Дубов.
                         Морозка, вцепившись в перекладинки лестницы, пытался влезть на сеновал, но ноги
                  не слушались его.
                          — Может, подсобить? — спросила Варя.
                          — Нет, я сам, дура! — ответил он грубо и сконфуженно.
                          — Ну, прощай тогда...
   75   76   77   78   79   80   81   82   83   84   85