Page 17 - Хождение по мукам. Сёстры

Так была создана «Центральная станция по борьбе с бытом», название, придуманное
Телегиным, когда, вернувшись с завода, он до слез хохотал над проектом Сапожкова.
Немедленно было приступлено к изданию первого номера «Блюда богов». Несколько
богатых меценатов, адвокаты и даже сам Сашка Сакельман дали требуемую сумму – три
тысячи. Были заказаны бланки, на оберточной бумаге, с нeпонятной надписью –
«Центрофуга», и приступлено к приглашению ближайших сотрудников и к сбору
материала. Художник Валет подал идею, чтобы комната Сапожкова, превращенная в
редакцию, была обезображена циничными рисунками. Он нарисовал на стенах
двенадцать автопортретов. Долго думали о меблировке. Наконец убрали в комнате все,
кроме большого стола, оклеенного золотой бумагой.

После выхода первого номера в городе заговорили о «Блюде богов». Одни возмущались,
другие утверждали, что не так-то все это просто и не пришлось бы в недалеком будущем
Пушкина отослать в архив. Литературный критик Чирва растерялся – в «Блюде богов»
его назвали сволочью. Екатерина Дмитриевна Смоковникова немедленно подписалась на
журнал на весь год и решила устроить вторник с футуристами.

Ужинать к Смоковниковым был послан от «Центральной станции» Сергей Сергеевич
Сапожков. Он появился в грязном сюртуке из зеленой бумазеи, взятом напрокат в
театральной парикмахерской, из пьесы «Манон Леско». Он подчеркнуто много ел за
ужином, пронзительно, так что самому было противно, смеялся, глядя на Чирву, обозвал
критиков «шакалами, питающимися падалью». Затем развалился и курил, поправляя
пенсне на мокром носу. В общем, все ожидали большего.

После выхода второго номера решено было устраивать вечера под названием
«Великолепные кощунства». На одно из таких кощунств пришла Даша. Парадную дверь
ей отворил Жиров и сразу засуетился, стаскивая с Даши ботики, шубку, снял даже
какую-то ниточку с суконного ее платья. Дашу удивило, что в прихожей пахнет
капустой. Жиров, скользя бочком за ней по коридору, к месту кощунства, спросил:

– Скажите, вы какими духами душитесь? Замечательно приятные духи.

Затем удивила Дашу «доморощенность» всего этого так нашумевшего дерзновения.
Правда, на стенах были разбросаны глаза, носы, руки, срамные фигуры, падающие
небоскребы – словом, все, что составляло портрет Василия Веньяминовича Валета,
молча стоявшего здесь же с нарисованными зигзагами на щеках. Правда, хозяева и
гости, – а среди них были почти все молодые поэты, посещавшие вторники у
Смоковниковых, – сидели на неоструганных досках, положенных на обрубки дерева (дар
Телегина). Правда, читались преувеличенно наглыми голосами стихи про автомобили,
ползущие по небесному своду, про «плевки в старого небесного сифилитика», про
молодые челюсти, которыми автор разгрызал, как орехи, церковные купола, про какого-
то до головной боли непонятного кузнечика в коверкоте, с бедекером и биноклем,
прыгающего из окна на мостовую. Но Даше почему-то все эти ужасы казались убогими.
По-настоящему понравился ей только Телегин. Во время разговора он подошел к Даше и
спросил с застенчивой улыбкой, не хочет ли она чаю и бутербродов.
– И чай и колбаса у нас обыкновенные, хорошие.

У него было загорелое лицо, бритое и простоватое, и добрые синие глаза, должно быть,
умные и твердые, когда нужно.

Даша подумала, что доставит ему удовольствие, если согласится, поднялась и пошла в
столовую. Там на столе стояло блюдо с бутербродами и помятый самовар. Телегин
сейчас же собрал грязные тарелки и поставил их прямо на пол в угол комнаты,
оглянулся, ища тряпку, вытер стол носовым платком, налил Даше чаю и выбрал
бутерброд наиболее «деликатный». Все это он делал не спеша, большими сильными
руками, и приговаривал, словно особенно стараясь, чтобы Даше было уютно среди этого
мусора:

– Хозяйство у нас в беспорядке, это верно, но чай и колбаса первоклассные, от Елисеева.
Были конфеты, но съедены, хотя, – он поджал губы и поглядел на Дашу, в синих глазах
его появился испуг, затем решимость, – если позволите? – и вытащил из жилетного
кармана две карамельки в бумажках.
«С таким не пропадешь», – подумала Даша и тоже, чтобы ему было приятно, сказала: